Громов. Хозяин теней. 5 [СИ] - Екатерина Насута

Кожа после использования этой приблуды покраснела, как после ожога. Но зато никакой погани не принесу. Наверное. Хотелось бы думать. Я натянул широченные штаны, к которым прилагалась не менее широкая нижняя рубаха, рукава которой пришлось закатать.

Одевался и говорил.

Говорил. В пустой тишине говорил.

И когда оделся, говорил.

И…

— А прорыв — это не я, — закончил я. Во рту дико пересохло, но уже не от амулета. — Это само получилось. Они там столько крови пролили, что граница не выдержала…

— То есть, прорыв там действительно есть?

— Да. И пока пусть Синодники не суются. В ближайшее время. Там… она вышла. Понимаете?

Карп Евстратович, стоявший спиной ко мне, обернулся.

А лицо такое вот. Мёртвое лицо, будто он сам в этом подвале побывал.

— Я заберу? — он указал на книжицу, которую я выложил на стол. Слизь обсохла и покрывала теперь обложку чёрной чешуёй, из-под которой выглядывал крест.

— Конечно.

— Заглядывали?

— Нет. Когда мне было. Да и… расскажете потом? Ну… если будет что?

— Расскажу, — Карп Евстратович накинул на книжицу платок и после уж взял. — А теперь… вы посидите тут. А мне нужно позвонить. Но не уходите никуда, ладно?

Куда мне идти-то. Мне и тут неплохо. Я вот на кровать присел. Покачался, чувствуя, как растягивается и скрипит сетка. Скрежещущий этот звук с одной стороны был неприятен до крайности, с другой он как-то привязывал меня к миру нынешнему.

Потом я вовсе вытянулся на кровати.

Прикрыл глаза.

Нет, не засыпал. Скорее погрузился в престранное состояние, когда отчётливо слышен каждый звук вовне, и шаги вот, и трение петель приоткрывающейся двери, вздох и снова дверь — закрывается.

Стрёкот сверчков снаружи.

И странный гул то ли в стене, то ли где-то рядом, но стеною припасённый, перенесённый сюда. Шевелиться не хотелось.

Ничего не хотелось.

Но когда в дверь постучали, я заставил себя открыть глаза.

— Поспали? — уточнил Карп Евстратович, по-прежнему взъерошенный.

— Чутка. А вы — нет?

— Я связался с Алексеем Михайловичем. Признаюсь, он давно собирался навести в столице порядок. А что Вяземка, что Сенная площадь — ещё та головная боль. Но тут или не трогать вовсе, или глобально заниматься переустройством. И как раз для второго был нужен повод. Всё же место такое… своеобразное.

— Я заметил.

Интересно, сколько времени я провалялся? За окном синеватая муть. По ощущениям рассвет где-то рядом.

— Там много людей собралось, которых нельзя просто выставить на улицу. Точнее, если это сделать, то они в поисках нового пристанища расползутся по всему городу, — Карп Евстратович опустился на соседнюю кровать. — Я отправил посыльного в трактир. Поспать всё одно не выйдет. Вяземка… её надобно расселять. Город — перестраивать. А это деньги. Да и те же доходные дома не сами собой, но во владении рода Вяземских находятся. И свою землю они за просто так не уступят. Не только они… столкновение интересов.

— Прорыв.

— Его удалось локализовать. Дом оцепили.

Киваю.

Разберутся. И с домом, и с землёй. Моё дело — другое.

— Как девушки?

Уверен, что Карп Евстратович к ним заглянул.

— Пока живы. Николя, честно говоря, пребывает в некоторой растерянности. Говорит, что физических повреждений и следов насилия нет, но в остальном они сильно истощены. Причём скорее энергетически, нежели физически. Их кормили. О них заботились. Однако при том делали что-то…

— Выкачивали силу. И жизнь. И эту… кровь мира.

— Ихор.

— Чего?

— Древние греки полагали, что у богов кровь отличается от крови простых смертных. И называли её — ихор.

— Красиво, — соглашаюсь я.

— Из того, что ты сказал…

А я и про это сказал? А, точно. Не всё, но кое-что. Про кровь мира. Хотя… кровь мира, кровь богов. Может, оно как-то одно с другим связано.

— Страшно. Савелий. То, что ты рассказывал… оно не должно куда-то пойти. Я сейчас не про ихор.

— А про эликсир номер девять? И про тех, кто на него подсел? Дарников? Полагаю, из хороших родовитых семейств? Имена-то? Нашли имена?

— Да, — он не стал отнекиваться. — И нет. Записи есть, но они зашифрованы. Я передал в работу. Сомневаюсь, что шифр сложный, так что сегодня-завтра прочтём.

— И что сделаете?

— Арест. А дальше… Синод имеет свои принципы перевоспитания. И поверьте, многие предпочтут каторгу или эшафот.

— В Синоде тоже далеко не всё ладно.

— Это верно. Но разберемся… Поверьте. Гвардия ожидает приказа. Как только станут известны имена, хотя бы одно… Виновные будут задержаны. Дознание начато. И Алексей Михайлович твёрдо намерен довести это дело до суда.

Наверное, что-то такое, недоверчивое, отразилось на моём лице, если Карп Евстратович вздохнул:

— Впрочем, у дворянина всегда остаётся… вариант, который позволяет избежать суда.

— А если он не захочет?

— Этот вариант остаётся у рода. И полагаю, многие пожелают воспользоваться этим шансом, если подтвердится хотя бы малая часть рассказанного тобой. А Синод намерен начать зачистку к полудню, и следом пойдут представители Третьего отделения…

— Подтвердится, — я вспомнил ту комнату.

И ещё отпечаток ладони на стене.

— Алексей Михайлович уже потребовал Исповедников…

— А они…

— Исповедники — уже не совсем люди, Савелий. Их нельзя подкупить или запугать. Заставить. Обмануть. Скажу больше, из сам Синод опасается.

— Хорошо, если так.

— Хорошо. И поэтому можешь быть уверен, что это дело не замнут.

Мне бы его уверенность, но киваю.

— Однако пока… надобно молчать. Если пойдёт слух, что… в столице неспокойно. Тут давно уже не было спокойно, но получилось достичь какого-никакого равновесия. Алексей Михайлович говорит, что правительство готово начать реформы. И они изменят империю. Но…

— Но если народ узнает, что в подвалах Вяземки благородные мучили и убивали невинных девиц, вспыхнет бунт.

— Скорее начнутся волнения. Революционеры обязательно воспользуются информацией. И скорее всего к правде добавят немалую долю выдумки. Знаете, как оно бывает. Появятся жертвоприношения, кровь младенцев и всё прочее.

— Вот не уверен, что этого там не было, — я понимаю, что он прав.

Эта такая муха, из которой грех будет не раздуть слона народной борьбы.

— Выясним.

И взгляд выжидающий. И надо что-то ответить.

Главное, что понимаю я. Прав Карп Евстратович. Если