Громов. Хозяин теней. 5 [СИ] - Екатерина Насута

жалкий и пустой пост, где должен был бы стоять ночной жандарм, но он предпочёл убраться куда-то. Мы не застряли и не угробились, когда нас занесло на очередном повороте. Не свалились в канал.

Не…

В общем, доехали.

И уже заглушив мотор, я выдохнул. Руки тряслись, как у алкаша со стажем. И сердце ухало только в путь. Ничего… это нервы.

Все болезни от нервов.

Главное, что доехали. Ну, почти. Ломиться в больничные ворота, запертые по ночному времени, я не стал, здраво рассудив, что этакое происшествие точно не останется без внимания. А значит, надо иначе. Остановившись у ограды, я заглянул в кузов, убедился, что пассажирки живы.

Большей частью.

Одоецкая сидела, уложив на колени голову девушки.

— Ей очень плохо. Если не помочь, она к утру отойдёт, — сказала она, зыркнув исподлобья, будто это я виноват, что она в таком состоянии. — А сил у меня не осталось.

— Полчаса продержится?

Николя должен был быть на месте. Ну или хоть кто-то.

— Продержится. Я тебя узнала. Ты…

— Благородный аноним, — я прервал Одоецкую. — Хобби у меня такое, девиц спасать.

А она всё правильно поняла, склонила голову и сказала:

— Чудесное хобби. В таком случае, полагаю, ты доведешь это дело до конца.

Будто у меня выбор есть.

Через ограду я перемахнул с лёгкостью, а Тьма, с некоторым сожалением сменившая форму, подсказала, что Николя на месте.

И не один.

Надо же… сидят, чаёк пьют, беседуют. Картина просто-таки душевная. И сестрица моя улыбается, не вежливо, как она умеет, но искренне. А вот и хохочет, забыв, что девицам приличным не положено смеяться во весь голос. И тут же прикрывает рот ладошкой.

Даже как-то совестно, этакую идиллию разрушать.

С другой стороны, ночь на дворе, Татьяна вообще дома сидеть должна, за меня переживая, а они вот чаёвничают. Обидно, да.

И тоже хочется.

Татьяна замерла. Ага, стало быть, ощутила моё присутствие. И к окошку подошла. Я помахал рукой, сказав:

— Привет…

Глава 28

Берегитесь ваших трубочистов, им велено в важных домах сыпать порох в трубы. Избегайте театров, маскарадов, ибо на днях будут взрывы в театрах, в Зимнем дворце, в казармах. [37]

Из анонимного письма, доставленного в Третье отделение

Карп Евстратович выглядел именно так, как должен выглядеть приличный человек, разбуженный среди ночи. Он был взъерошен, слегка мят и премного мрачен.

— Знаете, Громов, — сказал он, нервно дёргая за левый ус, — я начинаю думать, что прав был мой гувернёр, когда говорил, что за всякий проступок следует возмездие свыше.

Я пожал плечами.

Я себя в качестве возмездия свыше как-то не рассматривал.

— И вот теперь я пытаюсь понять, где и когда я успел так нагрешить, — добавил Карп Евстратович.

А, это вон оно что.

— Это не вы, — успокаиваю я хорошего человека. — Это другие. Тут такое дело… на Вяземке прорыв.

— Уже доложили, — он придержал скрипучую дверь флигеля, пропуская меня внутрь. Сторож, разбуженный ещё Николя, проводил нас мрачным взглядом трудового человека, которому начальство присутствием своим мешает нести службу. — Ваших рук дело?

— Ну… как-то… не совсем. Точнее оно там всё равно того и гляди рвануло бы. Карп Евстратович! Ну не смотрите вы на меня так, будто я последнее зло в этом мире и вам всенепременно его истребить надобно. Причём неотложным порядком.

Он тяжко вздохнул и головой покачал, этак, с укоризною.

— Поверьте, есть зло и позлее, — дверь я придержал, чтоб не бахнуло.

— Верю. Так что там? Рассказывайте. И желательно вот с самого начала. Вы же собирались только проследить за неким… объектом, — в полумрак коридора Карп Евстратович поглядывал настороженно.

Во флигеле нынче пусто.

Почти.

Пациент Николя всё ещё скорее жив, чем мёртв. Не знаю, то ли не решились дать ему эту воду, то ли не помогла она. Главное, лежит себе, как лежал. Плюс к нему — девицы, которых мы решили в главное здание не тащить, потому как надобно разбираться, что это за девицы и в целом, чем меньше людей их пока видит, тем оно и лучше.

Но девиц утащил Николя, прихвативши мою сестрицу в помощь. И были они где-то там, дальше.

— Во, — я открыл дверь в ближайшую палату и сам вошёл. — Проходите. Присаживайтесь.

— Чую, беседа будет непростой.

— Вы даже не представляете, насколько. Тут… Карп Евстратович, — я потёр шею, запоздало подумав, что мне и самому бы переодеться. Вымок. Пропитался подвальной грязью, смрадом. И вообще, хрен знает, чего из тех катакомб притащить можно. Но сперва как-то было не до переодевания, пока объяснял, чего я посеред ночи припёрся, пока Карпа Евстратовича вызванивал, пока пострадавших таскал, ибо сил у них на прогулки не осталось. — Такое дело… я сразу скажу, что дрянь оно. И дерьмо полное.

— Юношам не подобает ругаться.

— Ай, сами сейчас будете.

В дверь постучали.

— Савелий, чай сейчас принесут, а вот одежда. Больничная, но Николя велел не тянуть с переодеванием, — Татьяна положила стопку на кровать. — Я пока помогу девушкам, а потом поговорим.

Прозвучало на диво многообещающе. Даже Карп Евстратович поёжился.

— А как они? — уточнил я. — Там одной совсем плохо было.

— Сильно ослаблены. У Ниночки — двусторонняя пневмония и очень быстро прогрессирующая на фоне общего истощения, — Татьяна потемнела. — Николя старается, но…

А потом тихо так добавляет.

— У него должно получиться. А так она бы не дожила до утра.

Значит, правильно я всё сделал.

Хотелось бы так думать. Потому что сейчас все эти подвиги во имя человечности выглядят сущим идиотизмом и авантюрой.

Татьяна вышла, прикрыв за собой дверь.

— Могу отвернуться, — сказал Карп Евстратович. — Хотя… погодите. Где-то был. Вот.

Он протянул круглую штуковину.

— Дезинфицирующий артефакт. Позволяет избавиться от… неприятных последствий визитов в не самые благополучные места. Клопов там, вшей…

Чтоб его. Только сказал и у меня всё тело зачесалось, прям от головы до пят.

— Раздеваетесь донага, разламываете…

Из одежды я выскочил. И поспешно разломил пластину. Тело тотчас окутало жаром, и кожа снова зазудела, но уже иначе, как бывает, когда она пересыхает.

— В общем… я за Робертом пошёл, держался позади, но тень отправил. Так что он меня не видел, а я его —