Сын помещика 3 (СИ) - Семин Никита

Валентина, которая шла рядом, на ее фоне выглядела бедной мещанкой. Простое платье в пол, без всяких «каркасов», с длинным рукавом. Понизу идет вышивка, а в районе груди — завязки, с помощью которых можно регулировать натяжение платья в зависимости от размера той самой груди. Волосы у нее тоже завиты в локоны и спадают по плечам. Лишь на макушке расположена диадема — та самая, которую она надевала при рисовании портрета. Я если честно удивился такому ее наряду. Думал, скорее так Кристина оденется, а Валя постарается на меня впечатление произвести. Передумала? Или…

Тут я заметил ревнивый взгляд Валентины, брошенный на сестру, и понял, что не все так просто. Случилось что-то, из-за чего она не смогла что-то покрасивее и более привлекающее взгляд надеть? Зато Кристина бросала на нее победные взгляды, когда замечала, как мои глаза проходятся по ее телу. И вот непонятно — с чего так? Она же мне четко дала понять, что не собирается за меня замуж. Что-то поменялось? Или опять — чисто женские заморочки, которые мужчинам не понять ни в одном из веков, и остается просто смириться?

Выбросив посторонние мысли из головы, я поприветствовал всех дам Уваровых. Когда обмен любезностями завершился, мы совместно выдвинулись в сторону церкви. Праздничную службу никто не отменял.

Народу как и в прошлый праздник набралось прилично. Когда мы подошли к церкви, дамы Уваровых перед входом платки на головы накинули, как и моя мама с Людой. И вот тут у Валентины платок на фоне ее скромного платья выглядел вполне уместно. Зато на Кристине ее платок да еще на высокой прическе смотрелся нелепо. И снова это непонятное переглядывание между сестрами, только на этот раз у Валентины в глазах торжество было.

В церкви наши семьи встали рядом друг с другом. И так получилось, что Валя оказалась около меня. Дальше началась служба — снова на несколько часов. Как под ее конец рука Вали очутилась в моей ладони — я и сам не понял. Ну да ладно. Ничего страшного в этом нет. Зато покидали церковь все с огромным облегчением. Со стороны посмотришь — так и действительно, словно люди огромный груз проблем скинули, богу помолившись. Но вот лично у меня облегчение было отнюдь не из-за обращения к богу, а чисто физическое — после духоты церкви, свежий воздух пьянил. Даже голова слегка кружилась.

— Отче, прими это пожертвование на благо церкви и люда нашего, — протянул отец батюшке Феофану мешочек с серебряными рублями. После чего папа достал несколько купюр ассигнациями, подозвал старост и, как в прошлый раз, передал деньги старикам, во всеуслышание заявив, что дарует их всем крестьянам в честь праздника.

Ну, тут ничего не поменялось. На всесвятское воскресенье ровно то же самое было. Больше задерживаться мы не стали и пошли прямиком домой. По пути я еще и маму предупредил, что Пелагею на праздник отпустил. К отцу подходить не стал. Он и занят был разговором с Леонидом Валерьевичем, и не хотелось мне пока с ним тесно общаться после всего случившегося. Мама лишь обрадовалась моему решению.

— Ну и правильно, нечего ей перед Уваровыми щеголять, еще чего плохого подумают, — удивила она меня ходом своих мыслей. — Евдокия и сама справится с Марфушкой с накрытием стола. Верно ты поступил, когда ее отослал.

Я уж не стал ее переубеждать, что у меня подобных мотивов в голове на тот момент не было.

Дома мы для начала быстро перекусили-позавтракали. А то мы и сами еще не ели, и Уваровы с дороги проголодались. После этого переместились в зал. Наши дамы убежали на пару минут «припудрить носик», а мы расселись в кресла. За последние дни Пелагея успела много цветов в горшочки небольшие пересадить и по дому расставить. Больше всего их как раз в зале было, от чего создавалось ощущение, что мы не в доме находимся, а на поляне какой. Еще и окна открыты, ветерок в них задувает. Лишь потолок не дает забыть, что мы все же в помещении находимся.

— Сенокос мы уже закончили, — с удовольствием начал делиться отец новостями, раскуривая сигарету. — Успели в этот раз до праздника.

— Поздравляю, — искренне сказал Леонид Валерьевич. — Раньше-то всегда на пару дней, но позже его завершали.

— Конную косилку взяли, да грабли. С ними быстрее дело пошло.

Уваров тут же покосился на меня, отлично понимая, кому пришла идея механизировать труд крестьян.

— И давно взяли? А главное — насколько быстрее с ними работа идет?

— Недавно. А насколько быстрее… — задумался отец, прикидывая в уме. — Да как сказать. У нас косарь на одной конной косилке сразу десять душ заменяет.

Лицо Леонида Валерьевича в удивлении вытянулось. А потом сразу стало сосредоточенным. Не иначе стал мысленно подсчитывать, как у него дела с такой косилкой пойти могут.

— Я заметил, когда мы проезжали, что у вас ям около лесопилки прибавилось, — спустя минуту размышлений, сменил тему Уваров.

— То Романа задумка, — махнул рукой папа и посмотрел на меня. — Хочет игрушки из опилок делать. Уж и не знаю, получится ли. Но решили попробовать.

— А как у вас дела с картинами идут? — уже ко мне обратился Леонид Валерьевич.

— Благодарю, все отлично. Не далее как позавчера писал портрет для госпожи Повелецкой. А до того для господина Сокольцева.

— Ваша слава растет, — одобрительно покивал Уваров.

— Ну а ваши дела как? — в свою очередь задал вопрос отец.

— Сенокос мы тоже завершили. Готовим сейчас амбары под зерно. Договора о поставке недавно ездил подтверждать в Царицын. Обещались все выкупить, как и ранее.

В таком духе — неторопливой беседы и обмена последними новостями — и прошло около часа. А там и наши дамы вернулись.

Пока их не было, ко мне и близнецы успели подойти, напомнить о моем обещании научить их складывать новую фигурку из бумаги. Отец с Леонидом Валерьевич тогда тут же замолкли, с интересом посмотрев на меня.

— Бумагу принесли? — спросил я братьев. Игорь усиленно закивал и протянул пару листочков. — А третий где? На чем я вам показывать буду?

Иван тут же метнулся в сторону родительской комнаты, где мама со старшими девушками рода Уваровых была. Чтобы достать дополнительный листок, у него меньше минуты ушло.

— Смотрите внимательно и повторяйте. Показываю один раз, — предупредил я братьев.

Те со всем усердием закивали, тут же с азартом приготовившись складывать листки. Ушло у нас на это дело минут десять. Зато в итоге у братьев получились вполне приличные, как для первого раза, лягушки.

— Ого, смотрите, как они прыгают! — восхищенно воскликнул Иван.

— Забавное искусство, — с улыбкой прокомментировал Леонид Валерьевич. — Это где вы такому научились, Роман?

— В столице, — развел я руками. — Один путешественник поделился знаниями, когда я в гости ходил. По его словам, это искусство зародилось на дальнем востоке, в одной азиатской стране. Мне было интересно, вот я и запомнил несколько комбинаций, как бумагу можно сложить причудливо.

Вообще, удобно скидывать мои знания из будущего на то, что в «столице увидел». Петербург — город большой и диковинок там много. Как и иностранцев. Никто особо и не удивляется, что я, там учась, могу что-то подобное увидеть.

— А вы разносторонний творческий человек, — улыбнулся Леонид Валерьевич. — И при этом — хороший хозяйственник. Редкое сочетание.

— Благодарю, — улыбнулся я в ответ, — лестно такое слышать.

— Это не лесть, а факты, — усмехнулся Уваров.

Дамы все же вернулись к нам, хотя их «пара минут» и растянулись больше чем на час. После распития чая мама предложила послушать пение Люды. Кто бы сомневался — она ведь специально готовилась. Сестра уже навострилась петь романсы, хотя при таком количестве зрителей еще тушевалась немного.

В этот раз она сумела удивить и меня. Хотя бы тем, что пела она стихотворение Пушкина! Причем довольно хорошо мне известное:

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолётное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадёжной,