Исключительное право Адель Фабер - Юлия Арниева

К полуночи, когда начались танцы, Себастьян нашел меня у окна наблюдающей за кружащимися парами.
— Ты не танцуешь? — спросил он, и в его голосе слышалось подозрение.
— Не сегодня, — я улыбнулась. — Немного устала. К тому же, — я понизила голос, — мсье Леван только что направился в библиотеку с тем седовласым генералом. Разве ты не хочешь узнать, о чем они будут говорить?
Он посмотрел на меня долгим взглядом, затем медленно кивнул и исчез в толпе гостей. Я вновь осталась одна, наблюдая и слушая, невидимая в своем укромном уголке.
В карете по дороге домой Себастьян был непривычно молчалив. Я видела, как его пальцы нервно постукивают по колену, как он несколько раз начинает говорить, но останавливается. Наконец, когда огни города остались позади и мы выехали на загородную дорогу, он спросил:
— Что ты слышала сегодня?
Я неторопливо сняла перчатки, сложила их на коленях и только потом ответила:
— Достаточно.
И начала говорить. О поставке карского фарфора и ливажских специй, которая должна прибыть через три недели северным маршрутом. О взятке в пять тысяч золотых таможенному инспектору Дезленского пролива. О тайном соглашении между мсье Леваном и графом Ноэлем, представляющим интересы короны. О возможном участии в этом деле самого министра торговли.
Себастьян слушал с возрастающим изумлением, которое постепенно сменилось хмурой задумчивостью.
— Но самое интересное, — сказала я, когда карета проезжала мимо темного леса, — что мсье Леван планирует обмануть своих партнеров. У него есть договоренность с капитаном «Морской звезды» о подмене части груза. Оригинальные товары он продаст на черном рынке, а официально отчитается о потерях из-за шторма или пиратов.
— Ты не могла этого слышать, — резко произнес Себастьян. — Это… это невозможно! Леван никогда…
— Третья беседка в саду, за живой изгородью из самшита, — спокойно ответила я. — Он говорил с невысоким мужчиной в зеленом камзоле. Рыжеватые волосы, веснушки на носу. Представился как Жюль. Они думали, что их никто не услышит.
Лицо мужа в тусклом свете фонаря кареты стало пепельно-серым.
— Кто ты? — прошептал он, и в его голосе звучал почти суеверный страх. — Моя жена никогда не была такой… такой…
— Наблюдательной? — подсказала я с легкой улыбкой. — Возможно, ты просто никогда не давал мне шанса показать свои способности.
Остаток пути мы проделали в молчании. Я чувствовала его взгляд на себе, но не поворачивалась, наблюдая за проплывающими мимо темными силуэтами деревьев. В голове я уже составляла план, как использовать полученную информацию.
Когда карета наконец остановилась у крыльца нашего особняка, было далеко за полночь. Несмотря на поздний час, в окнах горел свет, а на ступенях нас встречала мадам Мелва, её лицо светилось редкой для неё радостью.
— У нас чудесные новости! — воскликнула свекровь, не дожидаясь, пока мы поднимемся по ступеням.
— Что произошло? — спросил Себастьян, выпрыгивая из кареты.
— Этьен, — сообщила она с теплотой в голосе, которую я прежде не слышала. — Этьен вернулся из Академии. У них начались каникулы раньше срока.
Я замерла, чувствуя, как кровь отливает от лица. Этьен. Сын. Ещё одно из тех воспоминаний Адель, что выбили меня из колеи. У меня, Алины, не было детей, а тут сразу взрослый пятнадцатилетний подросток. И я его еще не видела, не считая мутных фотокарточек в медальоне Адель, — он был на практике в северных провинциях, когда я оказалась в этом теле.
— Где он? — Себастьян шагнул к дверям, и на его обычно строгом лице появилась искренняя улыбка. Он небрежно сбросил пальто на руки подоспевшему лакею, явно спеша увидеть сына.
— В зеленой гостиной, — ответила мадам Мелва, поворачиваясь к дверям, но вдруг обернулась ко мне. — Он спрашивал о тебе, Адель. Очень хотел дождаться твоего возвращения.
Я сглотнула, чувствуя, как ладони покрываются холодным потом. Как вести себя с сыном женщины, которой больше нет? Что я скажу ему? Как объясню перемены, которые наверняка заметит ребенок, знающий свою мать лучше всех?
— Я… — я запнулась, но тут же взяла себя в руки. — Я сейчас подойду. Только переоденусь.
— Он уже два часа ждет, — с легким упреком произнесла свекровь.
— Тем более, ещё пять минут ничего не изменят, — я быстро поднялась по лестнице, игнорируя удивленные взгляды.
В спальне я бросилась к зеркалу, всматриваясь в отражение как никогда пристально. Бледное лицо с тонкими чертами, голубые глаза, светлые волосы, уложенные в локоны… Адель. Но внутри — Алина. И сейчас мне предстояло встретиться с человеком, который, возможно, сразу увидит эту подмену.
Я не знала, как быть. Не знала, что скажу ему. Не знала, смогу ли полюбить чужого ребенка и заменить ему мать.
На мгновение мелькнула дикая мысль — сбежать. Прямо сейчас, не дожидаясь утра. Забрать деньги, документы, драгоценности — и исчезнуть. Начать новую жизнь где-нибудь далеко.
Но что-то остановило меня. Может быть, тихий голос Адель в глубине сознания? Или просто человеческая порядочность? Я не могла бросить ребенка, который ни в чем не виноват. Который ждал встречи с матерью, не подозревая, что той больше нет.
Глубоко вздохнув, я расправила плечи и вышла из комнаты. Будь что будет.
Глава 5
Зеленая гостиная тонула в мягком свете ламп. Потрескивание поленьев в камине наполняло комнату уютом, которого я никогда прежде не ощущала в этом доме. На низком столике у дивана стояла чашка с недопитым чаем и тарелка с печеньем — свекровь всегда баловала внука сладостями, несмотря на свою строгость во всем остальном.
Я на мгновение замерла в дверях, не решаясь войти, с жадностью рассматривая сына. Стройный юноша стоял у окна, вглядываясь в темный сад. Его силуэт четко вырисовывался на фоне бархатных штор. В нем угадывалась еще не сформировавшаяся, но уже намечающаяся аристократическая стать — прямая спина и гордо поднятая голова.
Услышав мои шаги, он обернулся, и я увидела его лицо — юное, с тонкими чертами, унаследованными от матери, но с твердым подбородком и серыми глазами отца. А темно-русые волосы, аккуратно подстриженные по последней моде, обрамляли высокий лоб.
— Мама! — воскликнул он, и от звука этого слова со мной произошло что-то странное.
Внезапный прилив тепла, граничащего с эйфорией, затопил меня. Ноги сами понесли вперед, руки сами раскрылись для объятий. Это тело помнило