Граничный Орден. Стрела или Молот - Наталья Викторовна Бутырская
— Он тебя отпустил?
— Ага, как же, отпустит такой. Еду я, лошадьми правлю, а что дальше — и знать не знаю. Дальше станции-то я не был. Выбрал дорогу, что попроще, а сам слушаю, что там в повозке делается. Колдун-то к тем барам сел. Там возле места возчика такое окошечко было махонькое, ставенкой прикрытое. Я вожжи привязал, а сам потихоньку ставню ковыряю, не сразу она сдвинулась, зато стало слыхать, о чем внутри говорят. Поначалу баре меж собой шептались, мол, надо убить чужака, иначе всем им смерть, а один говорит, мол, надо сидеть смирнёхонько, чтоб чужак, значится, не осерчал, а если б хотел их убить, так уже все бы пылью осыпались. А барышня плачет в уголке. Долго так ехали, кони уж устали, да и я не торопил их, шагом, почитай, шли. Уж как я вас ждал, как ждал. Ночь переждали попросту в лесу. Колдун вроде и не держал никого, а удрать никто не посмел. Да и я, дурень, остался, хотел сам углядеть, как вы его жечь будете, за сынков моих и за мужиков пикшинских.
Карницкому не терпелось поехать за колдуном, вряд ли чухей расскажет что-то дельное. Но Марчук не спешил и Нокая не торопил, кивал, слушал.
— Я уж и лошадей распряг, с утра еле-еле запряг. Даже ноги им не спутывал, чтоб они разбежались куды, да они никуды не делись. И барышня, когда с утра в кустики пошла, завизжала. Колдун такие чары сотворил вроде невидимой ограды, дальше которой никто уйти не мог: ни кони, ни люди. А как тронулись, так и убрал ее. И вот едем мы, едем, а потом вдруг слышу, в повозке беседу ведут, да не всехней речью, и не чухейской, и не той, что колдун в меня засунул, а иной. И голоса два, один из них колдуна. Понял я, что он кого-то из барей своей диковинной речи обучил, и что пора мне бежать. Либо убьет меня инородец клятый, либо барин сболтнет про Орден или как к царю ехать, и тогда колдун поймет, что я ему набрехал. Так что я вожжи снова привязал, а сам потихонечку спрыгнул и в лес бежать. Бежал-бежал, в овраг свалился, ноги-то старые, уж не держат. Лежу и слушаю, не бегут ли вслед. Переждал и обратно побёг. Ну, уж не побёг, а побрёл. Хорошо хоть знак на вашей повозке углядел, иначе пропустил бы.
— Уважаемый Нокай, от имени Ордена тебе благодарность, — неожиданно сказал Марчук.
Карницкий удивлённо посмотрел на старшего. Это за что же? Что такого сделал этот дряхлый чухей? Был бы кто похрабрей, так убил бы колдуна, хоть палкой ударил, хоть в болото какое завёл. А тут всего подвигов, что про Орден не рассказал и повёл не в Белоцарск, а вкруг.
— Как одолеем чужака, будет тебе медаль и денежное поощрение, — продолжил Аверий.
Нокай махнул рукой, будто и не был рад обещанной награде. А там для простого сельчанина деньги немалые — целых двадцать пять рублей, столько обычная крестьянская семья зарабатывает за целый год.
— Вот только довезти до ближайшей деревни не можем, а одного тебя там ведь в жарник отправят.
— Нет, я с вами поеду, — сказал старик. — Дорогу покажу. И вдруг вы спросить у чужака чего захотите? Я вам пригожусь.
— Что ж, отказываться не стану. Сядешь к Василю, покажешь, куда ехать.
Марчук отдал Нокаю остатки припасов, но чухей не захотел отсиживаться, мол, в пути поест. При помощи Василя вскарабкался на козлы, и карета поехала дальше. Карницкому пришлось сесть внутрь.
Остановились, лишь когда совсем стемнело, кое-как переночевали и тронулись в путь.
* * *
Невысокая пухлая девушка беззвучно рыдала в подушку, наружу прорывались только редкие судорожные всхлипы. Ее постель была бережно прикрыта белым полотном. Там, где прежде стоял туалетный столик, просматривался его силуэт в виде менее выгоревшей ткани, которой была обита стена. Приоткрытый шкаф, что прежде был заполнен платьями, показывал пустое нутро.
Стук в дверь.
— Отрадушка, открой! — послышался умоляющий мужской голос. — Ну, открой же. Ты же не хочешь, чтобы наш гость услыхал шум?
— Оставьте меня! — выкрикнула она и снова уткнулась в подушку.
— Отрада, открой, — повторил мужчина. — Иначе наш гость что-то заподозрит.
Девушка замерла, отшвырнула подушку прочь, подошла к двери, убрала засов и решительно открыла.
— Гость? Какой же это гость! — вскричала она. — Этот «гость» убил моего мужа, сделал твою дочь вдовой! Убил и Михея, и мою Дуняшу, и Желана!
Пожилой мужчина в дорожном платье втолкнул Отраду в комнату и затворил дверь.
— Я знаю, знаю! Но что мы можем поделать? Ты же сама видела, как он силён! Что мы можем супротив него? Ничего. Только постараться угождать ему.
— Но как же мой муж? Как же Светлан? Мне забыть о нём и улыбаться этому иномирцу?
— Да, улыбаться, — жёстко сказал отец Отрады. — Да, забыть. Не навсегда, а лишь пока Орден не убьёт его.
— Ну, и где этот Орден? Ты же сам говорил, что там одни мужики служат! Что они бездари тупоголовые! Что они только и могут, что безобидных иномирцев в жарниках жечь. Как они сладят с таким? Это же маг!
Барон Медянский скривился. Он не ожидал, что дочь запомнит его рассуждения. Но кто же знал, что иномирцы бывают и такие? Кто знал, что когда-то сам Медянский будет с нетерпением ждать появления тех самых мужиков, которых он часто и с удовольствием распекал во время ужинов? Да еще и Светлан, муж Отрады, рассказывал, что в столице нынче модно не то чтобы бранить Орден, но по меньшей мере выказывать недовольство его службой, хотя никто из столичных аристократов и в глаза не видывал ни одного иномирца.
Да и сам Медянский, завидев странного дворянина в необычном плаще, не сразу сообразил, что тот чужак. И смерть людей на станции, такая нелепая, такая невообразимая, что барон даже не понял всего ужаса! Ладно, если бы были трупы, брызгала кровь, слышались крики и стоны. Но как осознать, что вот эта кучка пыли только что была живым человеком? Немыслимо.
Приказ сесть в дормез барон выполнил, почти не осознавая, что он делает. Только когда Отрада разрыдалась на плече у мужа, Медянский понял, кто этот мужчина в плаще и с посохом.
А потом чужак сел к ним в карету. Отрада тут же позабыла, как дышать, но
