Последний Герой. Том 9 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Он продиктовал адрес.

— Не знаю, — замялся Мордюков. — Мы с дороги, устали, надо отдохнуть.

— Мы приедем, — сказал я потвёрже, но дружелюбно. — Тем более, и правда здесь дубак. Пока натопим, пускай греется.

— Вот и славно, — заулыбался Черноусов. — Всё, через часик-полтора жду вас.

Дом Черноусова оказался вполне приличным — не старым, просторным, ухоженным. Мы сидели на закрытой теплой веранде, уплетали жаркое, приготовленное его супругой.

Супругу звали Вика — улыбчивая, полная женщина с добрыми глазами и суетливыми движениями.

— Ох, я ж вам вот это ещё не дала попробовать, — сказала она, выставляя на стол тарелку с домашними пирожками — с картошкой, яйцом и луком. — О, а сейчас ещё ушица подоспеет!

Она метнулась в дом и вернулась с чугунком — пар оттуда шёл такой, что запах в момент по всей веранде разошёлся. Внутри была уха с лавровым листом и перцем-горошком.

— А наливки вам принести? — спросила Вика. — А у меня ещё грибочки, сама солила, сама собирала. Так, сейчас укропчику порежу, лучку добавлю да сметанки — и всё будет как надо.

— Да сядь ты уже, женщина, угомонись, — проговорил Черноусов с улыбкой. — Всего у нас, Викуся, хватает.

Он разлил по стопкам.

— Давайте выпьем за встречу!

— Ой, ну выпейте, я-то не буду вам мешать, — замахала руками Вика.

— А ты нам не мешаешь, — сказал майор.

— Да нет, пойду я, — засуетилась она. — Что я буду в ваш мужской разговор лезть. Вы тут работу обсуждаете, а я, сам знаешь, не люблю все эти разговоры про убийства. Ой, фу, ещё и людоед, видано ли дело, людей кушает — вообще ни в какие ворота.

Вика поставила на стол оставшиеся блюда, вытерла руки о фартук и упорхнула в дом.

— Завтра рабочий день, — поморщился Мордюков, глядя, как рука майора тянется к графину с наливкой. — А ты предлагаешь бухать.

— Да кто ж тут бухает, Сёма, — проговорил Черноусов. — Мы ж так, для аппетита.

— М-м, для аппетита, — проворчал полковник. — Ну ладно, по одной, по пятьдесят, и всё.

— Конечно, конечно, завтра же на работу, — выкатил грудь вперёд Черноусов, довольный, что уговорил. — Только по одной, по пятьдесят — и всё.

— О, хорошо пошла, — сказал он, когда выпили, закусили и вдохнули через рукав. — Ты закусывай, Сёма, закусывай. Вот огурчик бери, вот помидорчик, вот чесночок попробуй.

— Да ну. Завтра вонять изо рта будет, — пробурчал Мордюков.

— От чеснока всегда воняет, — усмехнулся майор. — А ты перед кем собрался тут рисоваться, Алексеич? Ты ж на работу идёшь, не на смотрины. Вот попадёшь к этому людоеду, как дыхнёшь на него — сразу и обезвредишь. Ха!

Я улыбнулся, а Мордюков нахмурился, не заметил, как Черноусов уже налил вторую.

— Ну, по второй — за родителей, — сказал майор.

— Так ты ж говорил — по одной! — возмутился Мордюков.

— Сёма, ну за родителей никак нельзя пропускать, — улыбнулся Черноусов. — Святое дело, сам понимаешь. Ты ж русский?

— Ладно, — вздохнул Мордюков. — За родителей — и всё.

— За родителей, — кивнул Черноусов.

Выпили. Закусили. Поговорили. И не заметили, как Черноусов уже тихо наливал третью.

— А сейчас не чокаясь, товарищи, — поднялся майор со стопкой в руке. — Сейчас за любовь. Потому что за любовь не чокаются. За чокнутую любовь давайте, но не чокаясь.

— Мы ж все по последней выпили, — пробормотал Мордюков, но уже не так уверенно — язык начал заплетаться.

— Сёма, ты что, любви не хочешь? — положил ему на плечо руку Черноусов.

— Хочу.

— Пей тогда.

Выпили. Закусили. Потом выпили ещё — за работу, за то, чтобы высокое начальство нас понимало, за мир во всём мире, и даже за выживание морских котиков в суровой северной воде, «чтоб не перевелись они, родимые, как и мы, мужики».

Вечер удался. Мордюков наконец расслабился, забыл все свои раздражения, что накопились за день. К концу вечера уже братался с Черноусовым и заплетающимся языком поучал его:

— Вот смотри, Вадик, ты начальник органа. Ты голова. А у тебя людоед на подведомственной территории непойманный. У тебя личный состав должен сейчас в три смены пахать, ух!

— Эх, Сёма, Сёма, — вздохнул Черноусов. — Да если я всех сейчас в поля выгоню, кто завтра работать будет? Людоед он что — сегодня есть, завтра нет, а работа она всегда есть. Как ты не поймёшь? Ты, вроде, из города крупного, полковник целый, а о людях не думаешь.

— А что о них думать? — хмыкнул Мордюков. — Они в погонах — они не люди. Они сотрудники.

В этот момент изнутри дома раздался крик. Пронзительный, дикий. Кто-то кричал из окна второго этажа, прямо над верандой.

Крик повторился. Мы насторожились.

— Это что? — икнул Мордюков.

— А это родственничек, — отмахнулся Черноусов. — Приболел.

— Какой родственничек? — спросил я.

— Да живёт у меня, квартируется родственник. Бывает, блажит, — сказал Черноусов и махнул рукой.

Мы переглянулись, посмотрели наверх. На втором этаже действительно было окно, забранное толстой решёткой. На других окнах решёток не было.

— А чего он орёт-то? — спросил я.

— Так я же говорю — болеет. Нехорошо человеку. Да не обращайте внимания, поорёт — перестанет, — ответил Черноусов. — Это так оно бывает.

Крик повторился.

— А-а-а! — снова раздалось сверху.

— Да что ж ты будешь делать, — раздражённо сказал Черноусов, встал, — сейчас я его успокою.

Он вышел с веранды, скрылся в доме.

В это время к нам подошла Вика. Её лицо было другим — без улыбки, без прежней мягкости. Глаза бегали, в них стоял страх.

— Ой, мне так неудобно вам говорить, — бормотала она. — Я прошу вас… помогите ему. Помогите, пожалуйста.

— Кому? — нахмурился Мордюков.

Послышались шаги. На веранду вернулся Черноусов. Вика тут же натянула на лицо улыбку и, обращаясь к мужу, сказала:

— Вадик, я тут гостям чай хочу предложить. Какой? Чёрный или зелёный?

Он посмотрел на неё с подозрением.

— Зелёный, — коротко бросил он и перевёл взгляд на нас. — Вы же не против?

— Нормально, — ответили мы, кивая.

Вика опустила взгляд и снова упорхнула в дом.

Глава 3

Утро не задалось. Особенно для Мордюкова. Он босой с кровати встал на холодный пол, схватился за голову и простонал.

— Ох, что же башка-то так трещит. Ох, Яровой, лучше пристрели меня. Что за наливка-то такая ядреная. Сколько, Черноусов говорил, градусов? Двадцать?

— Пятьдесят, — я с сочувствием посмотрел на него.

— Ах ты ж мать его за ногу, — выругался шеф. — Пятьдесят. Я ж крепче сорока-то никогда не пил. А вчера как хорошо пошла, — он поморщился и пошлёпал к печке.

Чайник, конечно, остыл за ночь. Он налил оттуда в эмалированный ковшик воды. Но кипячёная вода явно была какая-то невкусная — поморщился и отставил.

Вдруг снаружи раздался звук мотора. Машина притормозила у калитки. Хлопнула дверь, скрипнула калитка. Послышались шаги на крыльце. В дверях появился Черноусов в форме. Он постучал, и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь и вошел в дом.

— Долго спите, коллеги! — улыбнулся он.

— О, Вадик, ты что, нас вчера отравить решил?

— Обижаешь, — Черноусов вынул из кармана бутылочку. — Сёма, я лучшую наливочку для вас приберёг. С неё ни в одном глазу. Встаёшь с утреца — как заново родился.

— Ага, — сказал Мордюков. — У меня сейчас голова лопнет.

— Пей жидкости больше, Сёма, — подал он пластиковую бутылку. — Вот, с газиками.

Мордюков схватил бутылку как человек, который неделю провел без воды. Он залпом принял полбутылки. Глотал так, будто давно не пил. Потом вытер рот рукавом и прищурился.

— Что-то я не понял, — проворчал он. — А что за кислятина-то? — понюхал. — Ёшкин-матрёшкин, это что, брага, что ли?

— Ну да, брага — для похмелья самое то. И градусов мало, и жидкость есть, — хитро прищурился Черноусов.

— Твою ж за ногу! Я думал, вода! Вадик, ты меня опять напоил! Я же на старых дрожжах. Повело, уже чувствую.