Ловкач - Ник Перумов
Все застыли. Даже Сергий Леонтьевич. Его перстень мигнул зелёным, но он не решился извергнуть ещё и силу из камня — слишком близка была катастрофа.
Я стоял среди полок, гудящих, словно пчелиные рои, стиснув тяжелый мешок, и смотрел прямо в глаза чиновнику.
— Ваш ход, милостивый государь, — выдохнул я. — Как видите, просто громил, чтобы справиться со мной, уже недостаточно.
И на долю мгновения мне показалось, что он улыбнулся. Тонко, холодно.
— Мой ход… — повторил он.
Сдавленно вскрикнул Савва. Одному из последних монахов удалось до него дотянуться. Сапожок успел выхватить свой нож из-за голенища, и лезвие рассекло громиле руку, но тот даже не вздрогнул.
— Отпусти мальчишку, — прохрипел я, высоко поднимая мешок.
Подхватил я его спешно, неосновательно, и теперь ткань рвалась из пальцев под весом книг.
— Ловкач, ты спятил, — Сергий Леонтьевич сжал кулаки.
Камень в его перстне пульсировал. Он пытался удержать книги в балансе, успокоить их, словно живых существ.
— Увидим, — злорадно бросил я и встряхнул мешок.
Одна из книг выпала, нырнув в открытое горло мешка, и стукнулась об пол. Переплёт распахнулся словно сам собой, по линиям и схемам побежали алые огненные струйки, повалил едкий дым.
Дым тянулся жгучими клубами, буквы на страницах вспыхивали одна за другой, как раскалённые угли, и сам воздух дрожал, готовый разорваться.
— Убирай от него руки! — рявкнул я.
Громила, державший Савву, колебался лишь миг — и всё же выпустил его. Сапожок бросился ко мне, прижимая к груди свой нож, как последнюю защиту.
Сергий шагнул вперёд, и перстень на его руке блеснул так, что на миг вся библиотека наполнилась зелёным сиянием. Но даже он не рискнул довести атаку до конца — книга у моих ног гудела, как раскалённая печь, и любой неверный жест мог взорвать весь подвал вместе с нами.
— Вот и отлично, — процедил я. — Мы выходим.
Я подхватил Савву за костлявое плечо, рывком забросил мешок на плечо и, пользуясь оцепенением, рванул к пролому в полу. Дым резал глаза, гул становился всё громче, и никто не решился преградить нам дорогу.
Последнее, что я видел, уже спрыгивая вниз — лицо Сергия в колеблющемся сиянии перстня; холодное и, несмотря ни на что, уверенное, что эта партия ещё не окончена.
* * *Тяжёлые портьеры опущены, свечи чадят; на столе развернуто письмо на толстой бумаге.
Князь Иван Михайлович Шуйский восседал, ссутулившись, словно старый сокол, и зачитывает вслух:
— 'Князь-батюшка,
имею честь уведомить, что Куракины и Голицыны не токмо что положили глаз на Охтинский Узел, но и пустили слухи в охранном отделении: будто бы именно Рюриковичи помогают Ловкачу скрываться и ведут через него тайные переговоры с демонами Астрала.
Если сие дойдет до ушей государевых чинов, первым виновным назовут именно Ваш славный дом.
Более того, достоверно осведомленные люди шепчут, что в куракинской резиденции хранится целая подборка бумаг, списков и свидетельств, из коих будто бы явствует, что Шуйские нарушали равновесие и новые Завязи заполучить пытались, для чего опыты запретные с Узлами производили. И сии бумаги могут быть предъявлены имперской охраной службе в любой миг.
Верный слуга, холоп Ваш Мигелька'.
Голос его дрожит, но не от слабости — от гнева.
— Вот до чего дожили, бояре мои! — бросает он, сверкая глазами. — Нас, Шуйских, единственных царствовавших на Руси из Рюриковичей, после Грозного, — изменниками выставить хотят!
Старые доверенные слуги и родственники князя сидят по лавкам вдоль стен, не смея поднять глаз.
— Князь-батюшка, может, пустые то речи? — осторожно подаёт голос двоюродный племянник. — Мало ли, кто чего пишет… Может, и нет никаких бумаг нигде?
Шуйский ударяет ладонью по столу так, что чернила разливаются:
— Нет, голубчик! Не пустые. Это дело прямое: если бумаги впрямь у Куракиных есть, то в Питере нас, Шуйских, завтра же осрамят! Власть боярская пошатнётся, а Узлы все пойдут к Гедиминовичам!
— Да, дядюшка, — не уступает племянник, — но, может, к тем Куракиным послать человека бы, сесть рядком, поговорить ладком… пока же бумаг-то поносных никто и в глаза не видывал!
— Что⁈ Вот уж дудки! — выходит из себя старый князь. — Чтобы мы перед ляхами этими унижалися? От Гедимина они, якобы! Да кто такой этот Гедимин⁈.., а бумаги мы с них стребуем. Ох, стребуем!.. По всей форме они ответ нам дадут!
На сём он встаёт, высоко поднимая письмо:
— А коли так, мы ждать не станем. Пусть лучше клан Рюриковичей первым покажет зубы. Пусть ведают — старина ещё жива, и честь Шуйских не продаётся!
Гул одобрения разносится по горнице.
* * *Особняк Куракиных сияет электрическим светом; в бальной зале горят хрустальные люстры, блестят бокалы — французский хрусталь от Baccarat. В кресле, откинувшись на спинку, сидит Аркадий Голицын. На коленях у него — тонкий конверт с прямым, почти чиновничьим почерком.
Он не читает вслух; он изучает страницу молча, скользя глазами по строчкам, и тонкая улыбка играет на его губах. Потом он бросает письмо на стол, и оно мягко скользит по полированному дереву, останавливаясь рядом с бокалом вина.
— Ну вот, господа, — произносит он, — старик Шуйский решил действовать. В охранном отделении уже ходят слухи, будто вы, князья Куракины, укрываете Ловкача, торгуетесь через него с астральными силами. Более того, у него якобы есть «документы» на нас.
Младший из Куракиных, Михаил, тянется и подхватывает письмо двумя пальцами, принимаясь перечитывать.
'Ваши светлости,
вынужден известить: Шуйский перешел к активным действиям. По достоверным сведениям, старый князь собрал у себя людей Одоевских и Ростовских, обсуждая планы против Вашего рода.
В качестве предлога хотят использовать Ловкача: будто он — человек Куракиных, Вами он подпущен был к Охтинскому узлу. Через него же Вы, ваши светлости, мол, ведёте дела с запретными сущностями Астрала, нарушая установленные имперские уложения. Необходимые документы якобы уже в руках Шуйского. Достоверность поклёпу сему на вас наводит и тот факт, что оный Ловкач — не от мира
