Внедроман 1 - Алексей Небоходов
Фильм начался внезапно: из колонок грянула резкая музыка, заставив зрителей вздрогнуть и нервно засмеяться. Несколько директоров синхронно потёрли затылки, комсомольские чиновники застыли с открытыми ртами, а пара впечатлительных женщин инстинктивно ухватились друг за друга.
– Прямо как в «Октябре», только без буфета! – пошутил кто-то, вызвав новый прилив смеха.
Однако вскоре зал притих: на экране возникли первые кадры, и веселье сменилось настороженным вниманием. Простенькая советская квартира, облезлые стены, капающий кран – всё было знакомо до последнего скола эмалированной раковины. По кухне с преувеличенно серьёзным видом ходил сантехник в помятой спецовке, раз за разом бормоча про «напор» и «прокладку». Хозяйка квартиры, красивая женщина в атласном халатике и бигудях размером с яблоко, смотрела на него с нескрываемой заинтересованностью, произнося диалоги столь двусмысленно, что зал мгновенно оживился одобрительными смешками.
– Вы по заявке из ЖЭКа? – томно спросила хозяйка, опираясь на раковину так неестественно, будто ожидала немедленной фотосессии.
– Так точно, товарищ хозяйка, – ответил сантехник с серьёзностью сотрудника КГБ, глядя на женщину из-под съехавшей набок кепки. – Жалобы на давление?
– У меня внутри всё течёт, – кокетливо вздохнула женщина, поправляя халат и демонстрируя декольте, достойное модного журнала из ГДР.
– Сейчас проверим, – героически пообещал сантехник и энергично схватился за гаечный ключ.
Зал дружно хохотнул, мгновенно уловив сатирическую ноту. Мужчины хлопали себя по коленям, женщины прикрывали рты ладошками, взвизгивая от восторга и удивления.
Абсурдность диалогов росла стремительно. Сантехник рассуждал о необходимости срочного ремонта и сложностях прокладки коммуникаций, а хозяйка, прижимая ладонь к груди, трагически вздыхала: «Напор очень нужен, особенно сегодня». Намёки становились откровеннее и нелепее, превращая фильм в доселе неведомую советскому зрителю смесь иронии и эротики.
Когда сантехник, уже забыв о трубах, притянул к себе хозяйку, зал выдохнул одновременно и облегчённо. Сняв с неё ночную рубашку, он усадил женщину на кухонный стол и с профессиональной серьёзностью раздвинул её колени, будто искал источник утечки. Сцена набрала темп, сохраняя комичность: каждое завуалированное движение скорее напоминало учебное пособие для сантехников, чем акт страсти. Атмосфера в зале накалилась до предела.
Внезапно у стены вскочила молодая доярка, прежде молча и строго следившая за экраном. Её лицо пылало, глаза сверкали от морального негодования, а голос дрожал от возмущения:
– Срам-то какой! Что творят, а?! Как такое смотреть-то можно?! И не стыдно вам, товарищи? Кругом же приличные люди!
Возникло краткое замешательство, в котором смешались страх разоблачения и острый комизм ситуации. Все взгляды устремились на доярку, словно она громко произнесла то, о чём каждый думал, но боялся сказать вслух. Председатель колхоза Павел Игнатьевич, до этого с интересом смотревший фильм, побагровел и осторожно потянул доярку за рукав, умоляюще зашептав:
– Тоня, успокойся! Сядь ты уже, не позорь нас перед москвичами! Смотри, вон, все же смеются!
Но доярка, размахивая руками, продолжала раздувать ноздри и грозить экрану, будто герои фильма могли её услышать:
– Ага, смеются! Им смешно, а мне стыдно! Бесстыдство одно, а не кино!
Председатель беспомощно огляделся, но окружающие лишь хихикали, утирая слёзы. Доярка была готова сражаться за мораль до последнего вздоха, и сидящие рядом невольно начали отодвигаться, освобождая ей пространство, как актрисе на сцене.
Тем временем на экране сантехник и хозяйка окончательно забыли о сантехнике. Он вошёл в неё с недвусмысленными, почти театральными движениями, будто следовал производственной инструкции. Это лишь подлило масла в огонь моральной ярости Тони. В зале воцарился комичный хаос: хохот смешался с возмущением, строгая мораль столкнулась с весёлым нигилизмом, а деревенская серьёзность – с московским легкомыслием.
Председатель Павел Игнатьевич, до этого подчёркнуто солидный, вдруг ощутил напряжение с такой силой, что ворот рубашки стал невыносимо тесным. Ослабив галстук, он посмотрел на доярку иначе – увидел не моралистку, а женщину с горящими щеками и блестящими глазами. Неожиданно для себя он резко схватил её за руку и решительно потянул в сторону подсобки. Тоня ахнула, открыла рот, чтобы возмутиться, но замерла от удивления, не найдя слов.
Зал сначала притих, а затем взорвался тихим и азартным хихиканьем. Послышались шёпотки:
– Председатель дал жару! Не зря говорят – вода камень точит!
– Павел Игнатьич, оказывается, горячий мужчина, а всё в колхозе строгость наводил! – добавила какая-то модница.
Председатель уже втащил растерянную, но явно поддавшуюся его решительности Тоню в подсобку, и дверь громко захлопнулась. Зал замер в театральной паузе, с любопытством глядя на запертую дверь. Несколько секунд ничего не происходило, но вдруг из подсобки донеслось хрипловатое сопение председателя и удивлённые вздохи доярки.
Сначала зрители коллективно напряглись, затем по рядам прокатилась новая волна раскатистого хохота. Люди переглядывались, похлопывали друг друга по плечам, кто-то достал платок, смахивая слёзы от смеха.
В углу Михаил и Алексей с удовлетворением наблюдали за публикой. Алексей толкнул Михаила локтем и, не отрывая глаз от трясущегося от смеха зала, с хитрой ухмылкой шепнул:
– Вот это я понимаю кино, Миша! Это тебе не шуточки!
Михаил молча улыбнулся, не сводя глаз с экрана, гордый и одновременно изумлённый тем, что абсурдная затея вызвала столь живой отклик. Жизнь, подумал он, забавнее любого сценария.
На экране тем временем достигал кульминации эпизод с краном. Сорвавшись с резьбы, он выпустил в воздух сверкающий фонтан воды, который окатил и смеющихся героев, и старенький кухонный гарнитур. Сантехник, не растерявшись, прижал к себе мокрую и звонко хохочущую хозяйку. Коммунальная авария обернулась праздником абсурдной чувственности.
Зал встретил эту сцену аплодисментами и восторгом. Несколько зрителей вскочили с мест, показывая на экран, где сантехник, потеряв последние остатки спецовки, продолжал увлечённо и абсолютно непрофессионально устранять «течь».
Кто-то из московской элиты выкрикнул:
– Вот это уровень! На Московском кинофестивале такого не увидишь!
Зал снова взорвался хохотом. В этот миг кино окончательно слилось с реальностью, и крошечный сельский клуб в Дедрюхино превратился в центр комической свободы.
Просмотр продолжался всё смелее: публика без стеснения обсуждала героев, узнавая в них свои собственные желания и комплексы. Строгие московские директора и комсомольцы хохотали, вытирая слёзы и хлопая в ладоши.
– Это ж прямо про нас сняли! Как будто кто-то подглядывал за нами, да ещё с камерой! – воскликнул мужчина из глубины зала, вызвав новую волну смеха. – Это не кино, а зеркало, причёсанное и навощённое!
– Ага, и со звуком! – добавил пожилой зритель в очках.
Женщина рядом, утирая слёзы, восторженно заметила:
– Я же говорила, стране не хватает честного кино о простых людях!
– Такое чувство, будто кто-то наши разговоры на кухне
