Кубинец (СИ) - Вязовский Алексей
— Схожу, пройдусь, — сказал я Сантьяго. — Замучился сидеть на месте. Прогуляюсь и вернусь, далеко уходить не буду.
Проводник, почесал бороду, пыхнул самокруткой, и вяло махнул рукой, мол, давай, не мешай послеобеденному отдыху. О конспирации с прочей секретностью и не думал, наверное.
До синагоги идти километра полтора. Двадцать минут неспешным прогулочным шагом. А куда мне спешить? До утра я совершенно свободен. Может, и дольше.
Дом собраний был открыт. Дверь нараспашку, за ней старенькая москитная сетка, заштопанная в нескольких местах. Возле двери, чтобы уж точно не ошибся никто, висела табличка «Sociedad Hebrea».
Я на секунду замешкался — как-то кипу я взять не догадался. Но потом решил, что грех небольшой, если голову я прикрою панамой. Так что отодвинул сетку и шагнул внутрь.
— Ола, — поприветствовал меня бородатый сефард лет пятидесяти с грустными глазами. — Чем могу помочь?
— Ола. Вы же раввин?
— Да. Раввин Марио Коэн.
Ого, одна из самых «козырных» фамилий. Кстати, значит именно «священник». Не то что Хайт какой-нибудь. Или Шустер. Портной с сапожником.
— Видите ли, у меня просьба… Немного необычная.
— Слушаю, — кивнул раввин. Никаких эмоций, стоит и слушает, будто нееврейские пацаны тут каждый день ходят со странными разговорами.
— У меня был знакомый. Еврей. Ашкеназ, — зачем-то уточнил я, и раввин кивнул, принимая эту информацию. — Его звали Иосиф. Хозе. И он умер.
— Очень печально, — вставил еврей и замолчал, понуждая меня заканчивать свой рассказ.
— Он приснился мне недавно и во сне сказал следующее: «Перед смертью я начал читать „Шма, Исраэль“ и не произнес молитву до конца. Остановился на словах „Укшартам леот аль ядеха“, когда смерть забрала меня». Извините, если я неправильно произнес, не знаю иврит.
— Вот прямо произнес эти слова? — удивленно спросил раввин.
— Да, надеюсь я правильно их запомнил.
— Очень правильно, молодой человек! Извините, я не спросил ваше имя.
— Луис, сеньор Коэн. Так меня зовут. Так вот, во сне мой товарищ Иосиф попросил при случае пойти в синагогу и дочитать «Шма, Исраэль» за него до конца. Вот я и зашел к вам. Посоветоваться, как правильно исполнить волю умершего.
— Прошу вас пройти со мной, — очень серьезно сказал раввин.
Сомневаться священник не стал. Если он и подумал, что это какой-то розыгрыш, то виду не подал. Поначалу у него в глазах мелькнула растерянность, но всего лишь на мгновение.
Мы зашли в какую-то небольшую комнату, и Коэн пригласил меня присесть. А сам достал толстую книгу на иврите, полистал ее, нашел нужное место, и сказал:
— Я буду читать молитву с самого начала. Это принято. Когда дойду до тех слов, вы будете повторять за мной. Сможете?
— Только не очень быстро, я ведь язык не знаю.
— Хорошо, Луис. Начнем.
Читал он красиво, с выражением. Не бубнил, не завывал, и не тряс головой. Чуть запрокинув голову, прикрыв глаза, он будто забыл обо всём. Впрочем, когда он остановился, я понял, что теперь наступила моя очередь. Повторять незнакомые слова было не очень удобно, временами я запинался и ошибался, и тогда раввин терпеливо повторял.
Молитва оказалась неожиданно длинной, а Йося умер почти в самом начале, так что к концу у меня немного закружилась голова от обилия непонятных слов.
— Спасибо, Луис, что выполнили просьбу своего товарища, сказал Коэн, закрывая книгу. — Вы говорите, он был ашкеназ? Если хотите, я прочитаю «Эль Мале Рахамим». Это поминальная молитва. Так мы почтим его память.
Я кивнул. Эта молитва короткая, слышал ее. От меня не убудет. Надеюсь, что Йосе стало легче на том свете.
* * *На следующий день мы выехали из Манзанильо. Долго тряслись по совсем ужасным дорогам, которые скорее были направлениями. Вечер встретили в маленькой деревушке, в доме на окраине. Там жила пышнотелая сеньора Розалия. Первым делом она сообщила, что ее сын ушел с Эль Команданте в горы еще в прошлом году. И дальше не теряла возможности говорить как на политинформации. Зато кормила нас так, словно мы всю жизнь голодали, а теперь ее задача — вернуть нам божеский вид. Каждый раз, когда я пытался отказаться от очередной порции фасоли или свинины, Розалия с сияющим лицом, на котором блестели от пота капельки, а вокруг рта чернели усики, приговаривала: «Ешь, мой дорогой, ешь! Тебе нужны силы! Наши парни должны быть сильными, чтобы сражаться за Кубу!»
Яго, сидя за столом, с довольным видом кивал, подхватывая её слова: «Вот так, сеньора! Вы — истинная патриотка!» и прочее в этом духе. Я же, честно говоря, устал от этой бесконечной революционной риторики, но ничего не поделаешь. Зато кормят, и этот факт покрывает всё остальное. Пусть мелют языком сколько угодно, я привычный. И организму это идет на пользу: вроде мышцы появились, даже на животе какой-то намек на кубики есть. Пока это вижу только я, но путь выбрал правильный. Тренировки и сытная еда. Вот два простых рецепта.
Пока сеньора колдовала у очага, я не сидел без дела. Помогал ей по хозяйству — таскал воду, рубил дрова, ощипывал и обжигал кур. Всё это было привычно. К тому же так время идет быстрее, чем когда бездельничаешь.
Утром третьего дня мы снова загрузились в наш «Форд». Мигель, несмотря на распухший большой палец на правой ступне, который он отбил накануне, бодрился, но я видел, как он морщится при каждом шаге. Ступня отекла, палец посинел и разбух.
— Ничего, скоро доберёмся, — подбадривал его Сантьяго. — Осталось совсем немного.
Дорога, по которой мы ехали, была уже совсем тропой. Иногда она сужалась до едва заметной колеи, заросшей высокой травой и кустарником. Стволы деревьев, раскидистые и мощные, смыкались над нами, создавая полумрак, который усиливался от низко висящих туч. Солнца не было видно, и воздух был влажным, тяжёлым, насыщенным запахом прелой листвы и земли. Некоторые участки были такими заросшими, что я с трудом различал, где заканчивается дорога и начинается лес. В одном месте нам пришлось пробираться через заросли колючих кустов, ветки которых скрежетали по кузову грузовика.
Я невольно подумал, что случись что, и мне бы никогда не найти обратный путь. Эти дороги были похожи на лабиринт, созданный самой природой, где каждый поворот, каждый холм казался одинаковым, и ориентироваться можно было только по каким-то еле заметным приметам, известным лишь тем, кто по ним передвигался не один раз. К тому же в открытом кузове мы с Мигелем больше были заняты попытками укрыться от хлеставших веток. Зато Сантьяго не умолкал ни на минуту, отпуская шуточки и рассказывая анекдоты.
На одном из привалов, когда мы остановились возле небольшой речки, чтобы набрать воды и немного передохнуть, между Педро и Сантьяго вспыхнула ссора. Она, очевидно, назревала уже давно, то затухая, то вспыхивая новыми искрами.
— Ты слишком много болтаешь, Яго, — начал Педро, его голос был глухим, низким, словно рычание дикого зверя. — Твои шуточки уже надоели. Глупые анекдоты достали. Ты можешь просто заткнуться и показывать дорогу?
— Ты слишком мрачный, Педро, расслабься, — парировал Сантьяго, с его обычным бесшабашным видом. — Надо радоваться жизни, а не ходить с таким лицом, будто у тебя все родные только что умерли.
— Радоваться? — Педро усмехнулся, и его усмешка была горькой. — Когда наши братья гибнут, когда народ страдает, ты предлагаешь мне радоваться?
— Мы победим! — Сантьяго хлопнул по плечу Мигеля, который сидел рядом, наблюдая за спором с ничего не выражающим лицом. — Разве нет, Мигель? Наш Команданте нас не оставит!
— Я устал от твоей болтовни, — прошипел Педро, и его кулаки сжались. — Ты думаешь, это игра? Ты думаешь, мы здесь ради смеха?
— Я думаю, ты слишком серьёзен, Педро, — ответил Сантьяго, и в его голосе прозвучала нотка вызова. — От этого люди быстрее стареют.
В одно мгновение их спор перерос в драку. Педро, быстрый, несмотря на свой вес, бросился на Сантьяго, пытаясь ударить его в лицо. Тот увернулся, отскочил, и они начали кружить, обмениваясь ударами и ругательствами. Их голоса, до этого приглушенные, теперь звучали громко, разрывая тишину леса. Мигель, хромая на больную ногу, попытался их разнять, но его оттолкнули в сторону.
