Темный Лорд устал. Книга V - Тимофей Афаэль
Бык затянулся последний раз, швырнул окурок вниз, на асфальт.
— Ну что же, «Святой», — пробормотал он в пустоту. — Это война.
Он повернулся, направился к лестнице вниз.
— Только ты забыл одну вещь. В войне побеждает тот, у кого больше силы.
Глава 10
Степан Васильевич проснулся от пения птиц.
Он лежал в своей постели, глаза ещё закрыты, и несколько секунд не мог понять, что его разбудило. Это был не резкий звонок будильника и не кашель жены, который врывался в его сон каждое утро последние двадцать лет.
Степан прислушался и тут до него дошло — его разбудило пение птиц. Чистое, звонкое и радостное.
Степан Васильевич медленно открыл глаза и посмотрел на потолок. Утренний свет лился через щель между шторами — мягкий, тёплый, золотистый. Не привычный серый и тусклый, пробивающийся сквозь завесу смога, а…
…Золотистый.
Он повернул голову. Рядом, на своей половине кровати, спала его жена — Марина. Её лицо было спокойным, расслабленным. Дыхание ровное, без хрипов и кашля. Волосы, тронутые сединой, рассыпались по подушке.
Степан Васильевич смотрел на неё и чувствовал, как внутри поднимается радость.
Впервые за двадцать лет она спит спокойно.
Он осторожно, стараясь не разбудить жену, приподнялся на локте и прислушался.
Тишина.
Словно он жил не в городе, а где-нибудь в деревне, такая тишина стояла — живая, дышащая тишина. Где-то внизу слышался смех детей, игравших во дворе, шелест листвы за окном, далёкий гул машин на главной улице — размеренный, спокойный, не раздражающий.
Город жил.
Степан Васильевич осторожно встал с кровати, накинул халат, подошёл к окну и раздвинул шторы.
И замер.
За окном был Воронцовск — его город, его дом. Но не тот Воронцовск, который он помнил пять месяцев назад. Не серый, задыхающийся, умирающий городок с закрытыми заводами и пустыми улицами.
Перед ним был город, который ожил.
Улицы чистые, асфальт свежий, без ям и трещин. Дома отремонтированные, с новой краской на фасадах — яркие, ухоженные. Вдоль тротуаров тянулись ряды деревьев с густой, сочной листвой. Клумбы на каждом углу — цветы яркие, здоровые, буйно цветущие.
И главное — воздух.
Степан Васильевич глубоко вдохнул через открытое окно.
Чистый и прозрачный. Без намёка на заводской смог, который двадцать лет забивал лёгкие и оседал на подоконниках жирной копотью.
Он посмотрел на горизонт — и увидел горы.
Далёкие, синие и чёткие. Их всегда скрывала дымка смога от старого завода. Степан Васильевич знал, что горы там есть — видел их на картах, но никогда не видел своими глазами.
А сейчас они были перед ним — величественные и красивые.
— Степа?
Он обернулся. Марина Ивановна проснулась, села на кровати, потирая глаза. Её голос был сонным, но мягким, без привычной хрипотцы.
— Доброе утро, — тихо сказал Степан Васильевич, и в горле вдруг перехватило.
Она посмотрела на него, потом на окно за его спиной. Встала, подошла, обняла его сзади, положив голову на плечо.
Они стояли молча, глядя на город.
— Степа, — прошептала она наконец. — Ты слышишь?
— Что? — спросил он, не отрывая взгляда от гор на горизонте.
— Тишина, — она крепче обняла его. — И… Катенька сегодня ночью совсем не кашляла.
Степан Васильевич замер.
Катя — их десятилетняя дочь. Всю жизнь она просыпалась по ночам от приступов кашля — сухого, надрывного. Врачи говорили — хронический бронхит, обострённый плохой экологией. Лекарства помогали слабо, а последние два года стало только хуже. Степан уж совсем собирался оставлять пост и уезжать, чтобы не мучать ни жену и дочку.
Марина вставала к ней каждую ночь. Держала за руку, гладила по спине, давала сироп. Иногда Катя кашляла так сильно, что не могла дышать.
А сегодня…
— Совсем? — хрипло переспросил Степан Васильевич.
— Совсем, — подтвердила жена, и в её голосе дрожали слёзы. — Проспала спокойно всю ночь. Я заходила проверить — дышит ровно и без хрипов.
Степан Васильевич закрыл глаза, и по щекам потекли слёзы. Впервые за несколько лет его дочь спала спокойно. Потому что воздух чистый и потому что Калев Воронов сделал то, что казалось невозможным.
— Марин, — прохрипел он сквозь слёзы, не открывая глаз. — Я… я не знаю, как его благодарить. Если бы не он, нам бы пришлось уехать. Я ведь собирался оставить пост и увозить вас.
Марина крепче обняла его, уткнувшись лицом в спину.
— Я знаю, Степа. Я знаю.
Они стояли так несколько минут, молча, обнявшись, глядя на город и горы за окном.
Потом Степан Васильевич вытер глаза, глубоко вдохнул — снова этот чистый, невероятный воздух — и выпрямился.
— Мне нужно на работу, — сказал он, и голос окреп. — Много дел.
Марина отпустила его, улыбнулась.
— Иди. Я разбужу Катю. Сегодня у неё контрольная по математике.
Степан Васильевич кивнул, повернулся к шкафу, начал одеваться.
Надел свежую рубашку — белую, отглаженную. Костюм — тот самый, который подарил ему Хозяин перед поездкой к губернатору. Тёмно-синий, безупречного покроя, который сидел на нём как влитой и заставлял чувствовать себя уверенно.
Он посмотрел на себя в зеркало и увидел не того забитого, сгорбленного провинциального чиновника, каким был пять месяцев назад, а мэра процветающего города.
Представителя Калева Воронова.
Степан Васильевич важно поправил галстук, взял портфель и вышел из спальни.
На кухне его ждал завтрак — Марина уже успела накрыть стол. Яичница, свежий хлеб, кофе. Домашний и уютный запах разносился по квартире.
Катя сидела за столом в пижаме, сонная, с растрепанными волосами. Увидела отца, улыбнулась.
— Доброе утро, пап!
Голос правда был звонкий, чистый и без хрипов.
Степан Васильевич подошёл, поцеловал её в макушку.
— Доброе утро, солнышко. Как спалось?
— Отлично! — она потянулась, зевая. — Мне даже приснилось что-то хорошее, но не помню что.
Марина Ивановна стояла у плиты, переворачивая яичницу, и её глаза были влажными.
Степан Васильевич сел за стол, выпил глоток кофе. Посмотрел на жену, на дочь.
Его семья здоровая и счастливая.
Спасибо, Хозяин, — подумал он, сжав чашку в руках. — Спасибо за то, что ты сделал. Я никогда не забуду этого — никогда.
Он доел завтрак, попрощался с семьёй и вышел из квартиры.
На улице было тепло и солнечно. Степан Васильевич шёл по тротуару к своей служебной
