Оторва. Книга пятая (СИ) - Ортензия

Закрыла глаза и подняла голову пытаясь скинуть напряжение, чтобы ни дай Бог не начать крыть всех матом, а тем более не устроить массовое побоище в замкнутом пространстве. Посчитала до тридцати и открыла глаза. Парочка испарилась, зато обнаружила напротив столовой продовольственный магазин, на ступеньках которого сидела бабушка с ведром и мгновенно подскочила. Ну а что, после такого обильного завтрака есть хотелось ещё больше, чем до него. Единственное что понравилось, сдобная булочка, которую в XXI веке в магазинах ни разу не видела.

— Что? — Люся подскочила вслед за мной.

— Магазин, — я кивнула на окно, — пока все доедают, давай сгоняем. Или ты наелась и будешь терпеть до обеда?

— У нас пряники есть, — попыталась опротестовать моё решение подружка, но я уже тащила её на улицу.

Пока мымра всех отвлекала от еды, мы вполне могли приобрести что-то более существенное, чем манная каша, разбавленная сметана и неприятная жёлтая жидкость, которую здесь называли чаем.

Бабушка обрадовано поднялась со ступенек нам встречу.

— Девочки, яблочки возьмёте? Ранние, сладкие, сочные. Всего лишь рубль. Не пожалеете.

Я вытянула из кармана два рубля и протянула Люсе.

— Возьми сколько получится, а я гляну в магазине, — и, шагнув в открытые двери, остановилась поморщившись.

Магазин был не совсем продовольственным. Слева на полках находился хлеб, несколько холодильников, а справа строительные материалы. Абзац. Полная антисанитария. Здесь хоть кто-нибудь слышал про Росподребнадзор? Или кто этим занимался в СССР?

Захотелось развернуться и уйти, но привлекли ящики с минеральной водой. Боржоми — 22 копейки, Нарзан — 20. Пока размышляла в чём взять бутылки, взгляд выхватил авоську. Три рубля, двадцать копеек! Вот эта сеточка дороже пятнадцати бутылок нарзана⁉ Видела в Москве месяц назад за 100 рублей, а за Боржоми платила 150, за одну бутылку. Взлохматила себе волосы, пытаясь сообразить — где я вообще нахожусь? В стране дураков?

Купила четыре бутылки и поплелась на выход, удерживая их за горлышко.

Люся стояла около бабушки с рублём в руках.

— Что? — спросила, потому как вид у девчонки был растерянный.

— Я заплатила, а куда их складывать и зачем тебе так много?

Много? Я глянула на яблоки. Не крупные, но штук шесть наверняка потянут на килограмм. И в чём проблема?

— Я спрашиваю, зачем нам ведро яблок? — спросила Люся, уставившись на меня.

— Ведро?

Бабушка закивала и посмурнела.

— Не будете брать?

Думала несколько секунд и твёрдо ответила:

— Будем.

И даже придумала, куда их пересыпать. Вернулась в магазин, в строительный отдел и около минуты втыкала на десятилитровые эмалированные вёдра. Два рубля. Как вообще возможно понять по каким критериям устанавливались цены в Советском союзе?

К автобусу подошли, когда все уже находились внутри, и сразу представила, как начнёт орать мымра.

С удивлением обнаружила на водительском месте беременного чувака. Неплохо было придумано, а в моё время оба водителя катались бы туда-сюда.

Поднялась по ступенькам, оглянулась на Люсю, которая корячила ведро с яблоками и замерла, почувствовав, что у меня глаза выпрыгнули на кончик носа.

Мымра держа мой рюкзак за днище, трусила его и мои новые вещи, аккуратно разложенные по пакетам, вывались на сиденья, скатывались на пол, а белая итальянская блузка лежала в проходе, и на рукаве чётко выделялся след от обуви.

На какое-то мгновение пелена застлала глаза, а потом словно кто-то выставил передо мной стекло и вылил на него полное ведро крови, которая медленно начала стекать под ноги. Я не ослепла, но все кто находился в автобусе, внезапно окрасились в красный цвет. Шагнула вперёд и стекло под моим натиском треснуло, взорвалось, разбрызгивая осколками в разные стороны, оглушая звоном.

— Сука!

Глава 12

Хрустнуло под ногами. Громко, с неприятным скрежетом. Что-то мокрое хлюпнуло на ноги, царапнуло, потекла струйка. Я остановилась, пытаясь прийти в себя, восстановить окружающие меня цвета. Глянула вниз. Красная дорожка от самого колена и капля, яркая, даже на смуглой коже была прекрасно видна. Наткнулась на белый носочек, и сдулась окрашивая ткань в алый цвет.

Обе бутылки Боржоми, расколовшись на мелкие осколки, были везде, куда не падал взгляд, будто и не две, а, по крайней мере, десяток. А вот тара Нарзана оказалась куда крепче, лежали обе среди битого стекла, но целехонькие.

Подняв одну, приложила горлышко к алюминиевому уголку полки расположенной над сиденьями и резко дёрнула бутылку вниз.

Крышка, пуская ребристыми, закруглёнными краями зайчики в разные стороны, взлетела вверх, зависла на мгновение под открытым люком и понеслась вниз. Упала, негромко звякнув об металлический край ступеньки, отскочила и покатилась по проходу.

Я приложила к внезапно пересохшим губам горлышко бутылки и теплая, невероятно противная вода заполнила рот выбросив в нос струю газа.

Поморщилась, но злость и желание крушить всё и вся отступила. Сделала ещё шаг и, подняв с пола блузку, глянула на пыльный отпечаток. Небольшой, явно от носка туфельки, как раз такие были на мымре, но вероятнее всего она в пылу не заметила этого, злобно вытряхивая всё из рюкзака. И что искала? Ведь не сумку маньяка и уж точно не его паспорт. Про это знала только я, а тогда что? Подняла завалившиеся между сиденьями два развернувшихся пакета с нижним бельём. Заглянула в рюкзак. Сумка маньяка, встав поперёк, не вывалилась и в кармашке зелёная паспортина лежала. И?

Аккуратно свернула бюстгальтер, складывая чашечки одну в другую и только тогда до ушей стали доходить звуки, которые в момент бессильной ярости внезапно пропали. Услышала негромкие смешки парней. Смешно им смотреть на нижнее бельё одноклассницы. Смешно. Потому что, Синицына, они дети. Самые обыкновенные дети и ты их должна воспринимать как детей, а не как угрозу. И смеются только мальчишки. Девчонки молчат, разглядывая то, что у тебя в руках с осуждением. Комсомолки ведь, идейные. В таком виде нельзя. Или с завистью. Во-первых, им сразу понятно, какая у тебя грудь, а у большей части активисток она никакая, разве что у блондинки, что сидела позади, добралась до твоих размеров из прошлой жизни. А во-вторых, тонкий прозрачный материал, красивый, сексуальный. Сразу представили, как я в нём выгляжу и как им хотелось бы выглядеть. А мальчишки — нет. Им пока смешно, они даже не представляют, что под этой упаковкой находится нечто упругое и желанное. Да они даже этих слов не знают. В пятом классе тебя каждый день дёргал за косы Гришка, фамилию позабыла, а в восьмом, смущаясь и краснея, признался в любви. Оказалось, он влюблён был ещё с третьего класса и своё неравнодушие показывал именно таким способом, дёргая за косы.

А этим мальчишкам по пятнадцать — шестнадцать лет. Им просто не повезло родиться в шестидесятых прошлого века. У них нет интернета, который мог бы подсказать, что можно делать с девчонкой на заднем ряду в кинотеатре. Они, вероятно, последнее целомудренное поколение, которое вырастет в этот мире. На их глазах будут разрушаться идеалы, погибнет огромная империя. Всё во что они сейчас верят, превратится в пепел. Настоящие, бравые парни, которые пройдут Афганистан, а потом две Чеченские. Но это будет потом, а пока они всего лишь дети, которые пытаются самоутвердиться, следуя лозунгам: быстрее, выше, сильнее, и верят, что ещё чуть-чуть и коммунизм победит на всей планете.

Всего 14 лет и ничего этого не будет.

— Ева, — голос Иннокентия Эдуардовича донёсся до меня словно из тумана.

Как голос ёжика, ищущего лошадку.

— Ева.

Подняла голову, встретившись взглядом с глазами НВПэшника. Мутными, обеспокоенными. Из-за его спины выглянула мымра, перепуганная, словно увидела во мне нечто ужасное. Или я и выглядела ужасно. Словно зомби, готовая сожрать её с потрохами.

— Зачем? — донёся издалека мой голос. Уверенный, спокойный. Уже оценила масштаб содеянного и успела взять себя в руки.