Таверна в другом мире. Том 1 - Лев Белин
Иногда мне казалось, что эти моменты — своеобразная проверка. Как будто он неосознанно подбрасывает мне возможности ошибиться, наблюдая, не утратил ли я хватку. Он давно мог бы исправлять такие мелочи самостоятельно. Давно мог бы занять моё место.
Но кухня — это не демократия. Здесь нет очереди на повышение.
Я остаюсь шефом ровно до того момента, пока моя ложка точнее, а мой вкус — безошибочнее.
А значит — я всё ещё здесь. Пока ещё здесь…
— Кухня! — мой голос резко оборвал суету.
Все замерли.
— Десять минут. Сегодня работаем так, чтобы от ваших блюд у гостей немели пальцы и темнело в глазах. Пусть запомнят этот вкус навсегда.
— Да, шеф! — громыхнуло в ответ.
В этом взрыве звуков я различил всё: восторженный писк нового поварёнка, спокойное «есть» опытных кулинаров и — чёткий, как удар ножом, ответ Лёхи.
— Я вышел. — бросил я, поворачиваясь к двери.
За спиной тут же началась знакомая какофония: лязг металла, шипение масла, сдавленные команды. Кухня ожила, как спящий дракон.
Я стоял во дворе дома на Рубинштейна, затягиваясь сигаретой. Холодный петербургский ветер щипал щёки, но мне было плевать. От кителя пахло розмарином и тимьяном, пальцы отдавали цедрой лайма и лимона. Эти запахи уже были неотъемлемой частью меня. Моей сутью.
Мой новый ресторан, «Franc’ist», сиял за углом неоновой вывеской, а внутри начинала гудеть толпа, как на премьере модного спектакля. Пятнадцатое заведение. Седьмая страна. А в груди — тоска, липкая, как сырой питерский асфальт. Здесь, вне кухни, где она звучит как фон — это ощущалось особенно ярко. Кулинария была моей жизнью, моим персональным адом, где я был главным демоном. Я отдал ей всё: семью не завёл, друзей растерял, даже с женщинами, хоть их и хватало, дальше пары десятков ночей дело не шло. Но даже демонам иногда хочется на покой.
«Открыть, что ли кофейню для котов? — подумал я, усмехнувшись. — Хотя и там найдутся придурки, требующие латте без кофеина и с пенкой из миндального молока».
Я был мастером — знал это. Каждый мой соус полнился глубиной восточного умами или изысканностью запада, каждый кусок мяса — будь то вагю или куриная грудка «Троекурово», каждый гарнир от гречи до просо были выверены до идеала. Я мог взять любой ингредиент — от каракатицы до простой картошки — и превратить его в блюдо, от которого гости теряли дар речи. Я чувствовал их желания, как сомелье чувствует нотки в вине. Хотят они изысканности? Подаю фуа-гра с грушевой пеной. Жаждут чего-то простого? Моя паста карбонара заставит их плакать от восторга.
«И к этому я шёл годами адской дороги. Танцевал с демонами, жонглировал вкусами, — размышлял я, — А ведь никогда и подумать не мог, что мне может стать скучно. Год в Le Cordon Bleu и полтора в ALMA. Пять лет стажировок по Европе и Азии. И годы, и годы работы.»
— Костя! За десять минут полная посадка! — На улицу вылетел Лёха, с лицом, раскрасневшимся от жара кухни. — Там такие шишки, хоть корону надевай! Ждут шефа, шевели задом!
Из кухни доносился звон сковород и сотейников, ароматы масел и трав, крики поваров и шипение плит. Стук ножей по доскам слышался даже здесь. А может мне уже казалось. Я его слышал постоянно.
— Скоро, Лёш, — буркнул я, выпуская дым. — Дай мне пять минут. Традиции нарушать нельзя.
Огуст Эскофье как-то сказал: «Готовить — это значит не просто кипятить и жарить, это значит вкладывать душу.» А имею ли я тогда право — готовить?
— Не стой под сосульками, Костя, башку пробьёт! — бросил Лёха, ныряя обратно в ресторан.
— Да-да, Лёша, я прямо мечтаю о сосульке в лоб, — пробормотал я, отмахнувшись. Я затянулся ещё раз и взглянул вверх. С крыши, словно в замедленной съёмке, сорвалась сосулька. Острый, как клинок, кусок льда сверкнул в свете фонаря.
Хрусть.
* * *
Я открыл глаза, ожидая увидеть больничный потолок или хотя бы мокрый асфальт, усеянный осколками льда. Но вместо этого передо мной стоял тип в угольно-чёрном костюме, будто сбежавший из фойе элитного отеля. Его галстук пылал алым, как закатное небо, а за спиной раскинулась ослепительная белая пустота, от которой глаза слезились, словно от яркого света прожектора.
Он деловито поправил галстук и заговорил с интонацией метрдотеля, зачитывающего список услуг для важного гостя:
— Константин Блинов. Умер. Причина: сосулька в голову. Браво, весьма необычно! Куда желаете: в рай или в ад?
Я моргнул. Потом ещё раз, пытаясь прогнать этот абсурд. Это что, розыгрыш? Какой-то дурацкий пранк, забытый в эпохе, когда интернет был медленнее улитки?
— С каких пор у вас тут выбор, как в бюро путешествий? — спросил я, сохраняя спокойствие.
А в голове уже вихрем неслись мысли. Я анализировал, сопоставлял, цеплялся за детали, как за спасательный круг. Я, как истинный повар, привык держать под контролем кухонный хаос — от треска сковородок до гудения конвектомата и шныряющих под ногами стажёров — и всё равно оставаться хладнокровным. Вот и перед вратами иного мира, искал логику в этом безумии. Сосулька? Точно, рухнула с крыши, как только Лёха пробормотал своё «осторожно, Костян». Накаркал, гад. Но чтобы я, прожжённый атеист, да со своим языком, получил право выбора? Бред. Это точно подстава. Только какая?
— Жизнь вы прожили… средненькую, — продолжил он, — Не святой, но и не злодей. Кулинарные заслуги учтены. Ваш буайбес? В раю его обожают, расхватывают, как горячие билеты. Но… — его взгляд скользнул вниз, и я невольно посмотрел туда же. Сквозь полупрозрачные облака, мерцающие, как хрусталь, проступала огненная бездна. Вулканы ревели, извергая потоки лавы, а в воздухе дрожали истошные вопли, пропитанные дымом и серой. — В аду тоже ваши фанаты. Ваш чили кон-карне там обожают!
Я хмыкнул. Неплохо, даже потусторонние твари оценили мой талант. Ладно, подыграю.
— А главный тут где? — спросил я, скрестив руки. — У меня к нему пара вопросов.
— К Нему у многих вопросы, — отрезал он, постукивая пальцем по невидимому планшету, будто проверял список дел. — Но не каждый достоин. Задавай свои вопросы мне.
Я ухмыльнулся, чувствуя, как во мне загорается старый азарт. Если
