Проклятый Лекарь. Том 4 - Виктор Молотов
Он прошёлся по комнате, заложив руки за спину. Он не злился, а был… заинтригован.
— Так что с метаморфом-то было? И не говори мне про «редкую посмертную аномалию». Я, может, и не маг, но дураком меня тоже не назовёшь.
Он не дурак. Это правда.
Врать ему было бы опасно и глупо. Но и говорить всю правду — тактически неверно. Нужно было дать ему часть правды. Ту часть, которую его солдатский, прагматичный мозг сможет принять.
— Он был оборотнем не от рождения, — решил я начать издалека. — Кто-то проклял его, превратил в зверя. Вероятно, в молодости он кого-то сильно обидел. Или перешёл дорогу не тому человеку. Проклятье умерло вместе с ним, но оставило после себя следы — остаточную магическую энергию, которая могла быть опасна.
— И на хрен мы тогда его здесь хранили? — Ярк резко повернулся ко мне. — Чтобы ты провёл свою магическую уборку?
Я медленно достал из внутреннего кармана маленький чёрный шарик и продемонстрировал его, держа на открытой ладони.
— Вы хранили его ради этого.
Ярк наклонился, с профессиональным подозрением разглядывая мой «чернослив». На его суровом, непроницаемом лице отразилось искреннее, почти детское недоумение.
— Что это за хрень? Высушенная слива? — спросил он.
— Скажу, если ответите, что вы видели, когда дотронулись до артефакта, — тут же парировал я.
Глава 7
Ярк явно боролся с собой, то открывая рот, то снова его закрывая, словно слова застревали в горле.
Он не знал, как начать разговор. Как перейти от роли начальника охраны, обязанного докладывать обо всех аномалиях, к роли… сообщника? Свидетеля? Пациента? Он сам не определился.
Наконец он махнул рукой с видом человека, который решил сжечь за собой все мосты.
— А, к чёрту! Всё равно мы с вами теперь, похоже, на одной стороне. После всего, что произошло, — он кивнул в сторону изолятора, — глупо притворяться, что между нами только деловые отношения. Теперь я расскажу вам всю правду.
Он подошёл к высокому, грязному окну, упираясь ладонями в подоконник. За стеклом простирались ряды тёмных ангаров.
— В тот день, когда вы потеряли сознание у озера, произошло нечто странное. Я отвёз вас в клинику, убедился, что вы живы, и вернулся сюда, на базу, проконтролировать тело метаморфа. И тут… — он замолчал, подбирая слова. — Меня словно потянуло к артефакту. Неведомая сила, как магнит, тащила мою руку к этому проклятому камешку.
Он исповедовался. Ему нужно было выговориться, рассказать о том, что выходило за рамки его солдатского, прагматичного мира.
И он выбрал меня в качестве своего… духовника. Иронично.
Некромант, принимающий исповедь у ветерана тайной службы. Этот мир не переставал меня удивлять.
— И вы не сопротивлялись? — спросил я. Вопрос был не праздным. Он был скорее диагностическим.
— Пытался! — он резко обернулся. — Но это было как… как пытаться не дышать. Можешь продержаться минуту-две, но в конце концов тело возьмёт своё. Я дотронулся до артефакта, и…
Он провёл рукой по лицу, словно стирая неприятное, липкое воспоминание.
— Я оказался в полной темноте. Не просто в темноте — в пустоте. Никаких звуков, запахов, ощущений. Только я и бесконечная чернота вокруг.
Он помолчал, явно собираясь с духом. И продолжил:
— Признаюсь честно, хоть для ветерана трёх войн это и нелегко — я испугался. По-настоящему испугался, как мальчишка. Как в детстве, когда отец запер меня в подвале за то, что я стащил его наградный револьвер, поиграть в солдатики.
Ярк не из тех, кто легко признаёт свои слабости. Он видел, как гибнут его товарищи. Он был машиной, выкованной из дисциплины и долга.
И вот, эта машина признаётся в детском, иррациональном страхе. Значит, то, с чем он столкнулся, ударило не по его броне солдата, а по чему-то гораздо более глубокому: по самой его сути.
— Что было дальше? — мягко подтолкнул я.
— Я начал бороться, — его голос стал твёрже, он снова превращался в солдата. — Напрягся изо всех сил, представляя, что прорываюсь сквозь вражеское окружение. Кричал, хотя звука не было. Размахивал руками, хотя не чувствовал тела. Приложил всю силу воли, весь свой боевой опыт, всю свою ярость…
Он криво усмехнулся.
— И знаете что? Справился. Прорвался через эту темноту. Только вот от результата… — он покачал головой. — От результата я перепугался ещё больше, чем от самой темноты.
— Почему? — я почувствовал, как напрягаются мышцы спины.
Эта история принимала оборот, который мне категорически не нравился. Солдаты не боятся темноты. Они боятся того, что в ней скрывается.
— Потому что я очнулся в больничной палате. В палате клиники «Белый Покров», — Ярк смотрел мне прямо в глаза, и в его взгляде не было ни тени сомнения. — Я узнал её по трещинам на потолке — они складываются в профиль какого-то бородатого философа. Я там лежал после ранения два года назад, было достаточно времени их разглядывать.
— Но вы же были на базе…
— Именно! В том-то и дело! — он сделал шаг ближе, его голос понизился до напряжённого шёпота. — Я находился в палате, но не управлял телом. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Мог только смотреть и слушать. Как пассажир в автомобиле, который видит дорогу, но не держит руль.
— Что значит «не управлял»? — осторожно уточнил я, хотя уже догадывался об ответе. И этот ответ мне не нравился.
— Я смотрел чужими глазами, Святослав Игоревич. Слышал чужими ушами. Чувствовал чужое дыхание и сердцебиение. А когда в палату вошла Аглая, я подумал, что попал в тело графа Ливенталя. Однако, когда она обратилась ко мне, я понял.
Он выдержал паузу, нанося финальный удар:
— Я находился в вашем разуме. Видел мир вашими глазами.
Артефакт…
Он был не просто паразитом. Он был мостом. Двусторонним ключом.
Когда Ярк коснулся его, он не просто получил энергетический ожог. Артефакт, почувствовав моё бессознательное состояние и его активную, сильную волю, открыл канал.
Он использовал его жизненную силу, чтобы «прикурить» мою, и в процессе, как багаж, протащил его сознание за собой.
Это было нарушение моего ментального суверенитета. Неавторизованный доступ в самый защищённый архив во вселенной.
И главный вопрос был не «как».
Главный вопрос был в том, что он там увидел?
Проклятье! И ещё раз проклятье!
Этот артефакт был гораздо
