Внедроман. Полная версия - Алексей Небоходов
– Браво, Света! – сказал Михаил. – Ты была убедительна. Эта сцена войдёт в наш эротический хоррор "Невидимый любовник". Советская актриса, преследуемая призраком похоти. Зрители будут в восторге.
Светлана села на диване, не прикрываясь.
– Вы безумцы, – ответила она с теплотой в голосе. – Я чуть не умерла от страха, а тело так сильно отреагировало. Но это будет хитом. Только предупреждайте в следующий раз.
Все засмеялись, и комната наполнилась странной смесью адреналина, пота и творчества, которая связывала их даже спустя годы.
Чтобы понять, как вся компания оказалась здесь, придётся вернуться на несколько лет назад, в день, когда Михаил, Ольга и Сергей оказались в Париже ранним утром после изнурительного перелёта.
Город встретил их вовсе не обещанным шиком, а липким, тёплым дождём и тяжёлым ароматом мокрого асфальта, свежей выпечки и цитрусовых. Молодой неряшливый таксист в клетчатой кепке беспечно напевал незатейливую французскую мелодию, не замечая мрачного молчания пассажиров. Михаил смотрел в запотевшее окно такси, пытаясь поверить, что они и вправду здесь. Париж, который он считал воплощением романтики и свободы, сейчас напоминал декорации к неудачной постановке.
Обычно Михаил легко находил нужные слова, разряжая обстановку иронией, но сейчас молчал, словно в горле застряли ненужные буквы. Капли дождя хаотично стекали по стеклу машины, образуя бессмысленные фигуры, не давая подсказок на будущее.
Ольга нервно листала французский разговорник, купленный перед самым вылетом. Страницы дрожали в её пальцах, будто разделяя хозяйскую тревогу.
– Где здесь ближайший ресторан? – прочитала она вслух, скорее от волнения, чем от голода.
– Сейчас важнее узнать, где здесь ближайшее посольство Гондураса, – тихо отозвался Михаил, не отрываясь от окна.
Сергей натянуто улыбнулся, оценивая серьёзность шутки. Улыбка получилась настолько болезненной, что Михаил невольно подумал, не получил ли Сергей сотрясение мозга от столкновения с французской действительностью. Сам Сергей о таком не думал, лишь хмурился, смотря вперёд, будто боялся, что таксист внезапно повернёт к советскому посольству, где их уже ждут с оркестром МВД и красными флажками.
Гостиница встретила беглецов аккуратным пожилым французом с безукоризненно ухоженными усиками, приветствие которого звучало так выверенно, будто он всю жизнь ждал именно советских перебежчиков.
– Добро пожаловать, – произнёс он с лёгким акцентом и столь безупречной улыбкой, что Михаил почувствовал неловкость. Ему почему-то хотелось услышать: «Bienvenue в Париж, товарищи предатели!» – тогда всё сразу встало бы на свои места. Но француз лишь вручил ключи, сохранив вежливое равнодушие.
В номере оказалось слишком уютно для их растерянности: пахло лавандой, чистотой и свежими простынями. Михаил бросил чемодан и недоумённо уставился на идеально ровные подушки, будто кто-то всю жизнь тренировался их складывать.
Он повернулся к Ольге с нарочитой серьёзностью:
– Думаешь, они уже успели сообщить в ЦК о нашем постельном белье?
Ольга устало улыбнулась, чуть закатив глаза. Сергей наконец заговорил обычным голосом:
– Завтра узнаем, почему эти подушки сложили так старательно.
Михаил почувствовал облегчение – юмор вернулся к ним робко и осторожно, словно котёнок, случайно запертый в шкафу.
Вечер принёс неожиданный удар. Решив убедиться, что они действительно за границей, беглецы включили телевизор, но вместо французских передач услышали родной голос диктора программы «Время». Казалось, он притаился в шкафу гостиничного номера, среди вешалок и белья, специально для того, чтобы испортить вечер.
Диктор сообщил, что Михаил, Ольга и Сергей официально лишены советского гражданства и объявлены предателями родины. В номере повисла гнетущая тишина, нарушаемая только бесстрастным голосом советского телевидения.
Ольга схватилась за сердце, словно боялась, что оно сейчас выпрыгнет и побежит обратно в СССР, где хоть страшно, но привычно.
– Господи… – прошептала она, опустившись на кровать и прижав к себе идеально сложенную подушку, словно спасательный круг.
Михаил ощутил удар, словно получил подзатыльник от невидимой руки, но вместо паники неожиданно захотелось засмеяться. Сергей растерянно пробормотал:
– Ну вот, теперь хотя бы не надо думать, ехать ли обратно…
Фраза вышла настолько точной и нелепой, что стала искрой, вызвавшей общий смех – сперва нервный, затем громкий, искренний и освобождающий. Смех продолжался так долго, что даже француз за стеной перестал возиться с посудой, прислушиваясь с тревогой и размышляя, стоит ли вызвать врача или полицию.
Когда истерика улеглась, Михаил решительно встал:
– Ну что ж, товарищи бывшие граждане, пора переходить на новую идеологию – французскую кухню и капитализм!
– Да здравствует свободный рынок и булки с круассанами! – поддержал Сергей, вызвав новую волну смеха.
И только через время они окончательно успокоились, осознав, что новая жизнь началась с абсурдного сеанса советского телевидения, неловких подушек и французского дождя, с которым явно придётся подружиться.
Позже Михаил нашёл подходящий особняк на окраине Парижа, в живописном предместье, чьи улицы были похожи на иллюстрацию к роману французского классика, а не на место, где можно жить. Район оказался настолько тихим и благообразным, что Михаил почувствовал лёгкую тревогу, не веря, что существует место, где нет ни гула трамваев, ни привычного русского мата под окнами.
Дом был просторный, двухэтажный, с фасадом сливочного цвета, большими окнами, за которыми играло солнце, и внутренним двориком, заросшим непонятными растениями с цветами, не имевшими аналогов в советской ботанике. Михаил долго смотрел на это великолепие, ожидая, что кто-то сейчас появится и объявит:
– Шутка, товарищ Конотопов! Возвращайтесь обратно в своё рабоче-крестьянское общежитие!
Но никто не появился, и Михаил, слегка сбитый с толку, вздохнул и выдавил только одно слово:
– Подойдёт.
В голове промелькнула странная мысль: жильё слишком приличное для бывшего инструктора фотокружка при советском ЖЭКе, где роскошью считался портрет председателя профкома.
Ольга осторожно ходила по дому, будто боялась что-то задеть и сломать. Двигалась мягко, почти по-кошачьи, но всё равно растерялась, чуть не вскрикнув от неожиданности, когда в гостиной наткнулась на камин с позолоченными завитками. Сергей, напротив, громко и восторженно комментировал каждый шаг, будто вознамерился известить всю французскую буржуазию о своём прибытии.
– Нет, ну вы только гляньте! – воскликнул он на кухне, разглядывая блестящую газовую плиту с загадочными французскими регуляторами. – Дядя Миша, тут без инструкции даже кашу не сваришь!
– Инструкцию запрошу потом в советском посольстве, – флегматично отозвался Михаил, внутренне ожидая появления ЖЭКовской комиссии, которая конфискует это жильё за нарушение правил соцреализма.
Когда формальности с покупкой закончились, Михаил почувствовал неожиданную растерянность. Жизнь здесь казалась слишком красивой, чтобы быть настоящей. Он привык к абсурду и тревоге, а здесь была тишина и безмятежность. Лишь садовник Жак, суховатый француз с удивлённым взглядом, ежедневно бормотал что-то о странностях русских, обосновавшихся под его присмотром.
Первую неделю дом был полон сюрпризов: Ольга никак не могла запомнить, какой выключатель отвечает за свет в ванной, Сергей трижды заблудился во дворе,
