Внедроман. Полная версия - Алексей Небоходов
– Миша, господи… – повторяла Ольга, подходя к нему, будто боялась, что он исчезнет. – Ты сумасшедший человек. Не знаю, смеяться или плакать, или сразу всё вместе. Почему ты молчал? Я чуть с ума не сошла, пока ждала!
Она крепко обняла Михаила, прижимаясь к нему, словно убеждаясь, что он реален и больше не исчезнет. Михаил осторожно гладил её по спине, успокаивая:
– Милая моя, разве я мог такое сказать заранее? Представь, говорю тебе спокойно: у нас друзья – секретарь ЦК и криминальный авторитет, билеты куплены, паспорта липовые, и мы едем в Париж. Ты бы меня сдала в диспансер. А я, знаешь, не люблю больничную еду.
Ольга рассмеялась легче, вытирая слёзы кончиком пальца, и уткнулась Михаилу в плечо, чувствуя себя наконец защищённой и невероятно уставшей от ожидания:
– Никогда так не делай, слышишь? Лучше я сразу сойду с ума, чем снова буду гадать, какой номер ты выкинешь в следующий раз.
– Обещаю, – серьёзно ответил Михаил, обнимая её чуть крепче и улыбаясь виновато. – В следующий раз предупрежу заранее. Ну, может, хотя бы за пару часов.
Светлана, Елена и Катя не выдержали и рассмеялись, разряжая напряжение, копившееся за время ожидания и тревог. Первой попыталась сменить тему Катя, иронично пожав плечами:
– Ну вот, наконец-то. Теперь можно расслабиться и жить спокойно. Правда, я уже путаюсь, кто я теперь – Варвара Сергеевна Корнеева, педагог из Воронежа, или всё же Екатерина Максимова, неудачница из театрального института.
– Варвара Сергеевна, – важно поправил Алексей, изображая строгого чиновника, – будьте добры не забывать новое имя и отчество. Советский педагог обязан сохранять твёрдость духа даже за границей. Вы теперь не просто Катя, вы – представительница советского народа.
Елена сдержанно улыбнулась и добавила:
– Я так старательно учила новую биографию, что теперь сама верю, будто всю жизнь была научным сотрудником. Кажется, я знаю о Горьком и его окрестностях больше, чем местные краеведы.
Светлана Бармалейкина театрально вздохнула, изображая обречённость:
– А я вообще не понимаю, что здесь делаю. Мало того, что теперь я Галина Николаевна Степанова из Ярославля, так ещё и музыкант! Лёша, ты хоть в курсе, что я умею играть только на нервах зрителей?
Алексей театрально всплеснул руками и заявил с серьёзным видом:
– Галочка, не переживай, Михаил Борисович найдёт для тебя инструмент. Например, тамбурин. Будешь стучать по сигналу режиссёра и делать вид, будто играешь классику. Французы будут рыдать от восторга.
Сергей, до этого наблюдавший молча, вступил с осторожной улыбкой:
– Я уже с ужасом представляю, как буду объяснять французам, что заведующий библиотекой из Уфы даже по-русски едва говорит. Мне лучше вообще молчать, иначе выдам нас всех с головой.
Алексей уверенно махнул рукой:
– Серёжа, главное – выглядеть загадочным и уверенным. Если что-то не поймут, делай задумчивое лицо и говори: «Это сложно объяснить, нужно пережить». Решат, что ты мудрец из советской глубинки, и будут слушать, раскрыв рот, даже если начнёшь рассказывать рецепт борща.
Компания снова рассмеялась, и напряжение окончательно исчезло, сменившись почти комичным настроением. Михаил улыбнулся с облегчением, осознавая, что самое страшное позади. Теперь впереди лишь забавные ситуации и долгожданное чувство свободы.
Ольга, услышав всё это, не могла скрыть удивления и облегчения. Она засмеялась беспомощно, словно внутри оборвалась туго натянутая пружина, и нервно поправила волосы:
– Господи, Лёша, я сейчас с ума сойду! Ты говоришь так спокойно, будто речь не о подделке документов и бегстве от КГБ, а о поездке в пионерлагерь на выходные. Я места себе не находила, пока вас ждала! Миша молчит, ты шутишь, а я почти поверила, что вас давно схватили и допрашивают под портретом Дзержинского!
Алексей пожал плечами и широко улыбнулся:
– Оля, если бы ты знала, чего стоило изображать библиотекаря из Уфы или инженера из Ленинграда, то поняла бы, что пережила только половину наших приключений. Представляешь: в аэропорту подходит капитан пограничной службы с каменным лицом и спрашивает: «Цель поездки, товарищ Макаров?» И наш бедный Сергей сбивчиво объясняет, что летит на конференцию по библиотечному делу, почему-то в Париж. Я рядом стою и думаю: сейчас заставят цитировать Ленина или пересказывать Шолохова!
Сергей, краснея от смущения, подхватил рассказ, уже смеясь над собственной неловкостью:
– А что мне оставалось делать? Я чуть не начал рассказывать пограничнику, как в уфимской библиотеке борются с дефицитом литературы и почему я вынужден ехать за редкими изданиями Дюма и Бальзака! Хорошо, что не дошёл до детского отдела, иначе капитан просто отослал бы меня куда подальше – лишь бы я замолчал.
Светлана засмеялась, картинно прижимая ладонь ко лбу:
– Серёжа, библиотекарь мой дорогой, хорошо, что они не попросили назвать любимый роман Бальзака! Я уверена была, что нас разоблачат уже в Шереметьево. Стою, изображаю ярославскую музыкантшу, вдруг подходит таможенник с таким лицом, словно вот-вот попросит сыграть ему что-нибудь. Уже почти начала напевать «Калинку-малинку», только бы отпустили.
Катя, рассмеявшись, добавила:
– Свет, ты хоть музыкантша! А я педагог начальных классов из Воронежа. В жизни перед классом не стояла! Уже представляла, как меня попросят рассказать, как я воспитываю детей в духе советского патриотизма. Мне, поверь, было страшнее твоих частушек.
Елена улыбнулась, посмотрела на Михаила и спокойно подвела черту:
– Друзья, если бы вы знали, как долго я репетировала рассказ о научных достижениях Горьковского университета! Могла бы диссертацию написать. Когда пограничник вяло глянул на документы, я была готова до Парижа читать лекцию о перспективах советского образования. Но он, кажется, просто испугался моего серьёзного взгляда и решил с учёными не связываться.
Михаил, внимательно слушавший друзей и сдержанно улыбавшийся, поднял бокал и мягко прервал общий смех:
– Друзья, слушаю вас и думаю: какие вы молодцы, что всё это выдержали. Но главное, я благодарен судьбе за то, что мы теперь здесь, что никто из вас не сломался, не запаниковал, не выдал себя. Теперь долго будем вспоминать эти истории и смеяться, как над курьёзами молодости. Давайте же выпьем за то, что самое страшное позади, за нашу новую жизнь в Париже и, конечно, за свободу. За нас!
Друзья подняли бокалы, и Алексей с наигранной торжественностью пошутил:
– Миша, за твоё искусство находить выход из самых безнадёжных ситуаций! Честно говоря, проходя паспортный контроль, я уже видел себя в камере с инженером завода «Красный Октябрь», даже придумал, как буду рассказывать ему о любви к советскому кино. Хорошо,
