Егерь. Системный зверолов - Николай Скиба

Стёпа, пыхтя, бросил на меня взгляд, полный какого-то мрачного понимания. Он перепрыгнул через лужу, чуть не поскользнувшись, и заговорил, торопливо, будто боялся не успеть:

— Да легко, Макс. Питомцы же не собаки, у них своя воля, свой разум, свой характер. Они растут, эволюционируют, становятся сильнее. Если Мастер слабый или не знает, как держать зверя в узде, — всё, жди беды.

— Хочешь сказать, Барут из таких?

— Да не знаю! Он, видать, что-то не то сказал своей кошке, не тот приказ? Питомцы — они ж разумные, понимаешь? К каждому нужен подход. Одни верные, как псы, другие — как эта кошка, только и ждут, чтобы показать зубы. Барут хвастался, что это редкий экземпляр! А такие кошки просто так не даются. Может, её ему выдал какой Зверолов из города за бешеное количество золотых, а толку? Если Мастер не подходит! Семья-то богатая.

— Или скомандовал что-то, что её взбесило, так? — уточнил я.

— Ха, верно! — рассмеялся Стёпка. — Бывает, что думают, будто зверь у них под контролем, а всё на самом деле наоборот.

Я нахмурился, переваривая его слова. Раньше для меня всё было просто — зверь либо подчиняется своим инстинктам, которые ты обыгрываешь и делает так как тебе надо, либо ты его стреляешь.

А тут… тут дикие звери живут рядом с людьми, да ещё и сами как люди — с характером.

Для меня это меняло всё.

Похоже неуважение или слабость могут стоить жизни даже Мастеру! Но мысль о том, что зверь может противиться приказу на фоне собственных убеждений — удручала. Получится ли грамотно приручить и договориться с такой агрессивной тварью? Обуздаю ли я какого-то своенравного питомца, приносящего пользу?

Если Барут выживет, я вытрясу из него всё, что он знает.

— И что теперь с ней будет? — спросил я. — С кошкой этой?

Стёпа пожал плечами, его лицо стало жёстким.

— Убьют, скорее всего, — сказал он. — Раз взбесилась, доверия ей нет. Никто не станет держать зверя, который на Мастера кинулся. Барут, если выживет, вряд ли захочет её назад. Питомец хоть и редкий, но жизнь одна. Да и в деревне таких не любят. Староста говорит, если зверь раз предаёт, он уже не твой. А некоторые… ну, знаешь, они к питомцам относятся, как к инструментам. Бьют, заставляют, не думают, что у него свой нрав. Вот и получают.

— Но такое ведь редко⁈ — удивился я. — А ты говоришь так, будто каждый день это видишь.

— Бунтуют звери редко, это правда. Но то, что Мастера часто ведут себя с ними жёстко — не новость, Макс. Да и зверь же редкий, только сказал! Ты чего?

Я кивнул, но не ответил — внутри всё сжалось. Убить за что конкретно? Что же приказал Барут той кошке? В тайге я убивал зверей только если не было другого выхода. Здесь, похоже, всё проще — и от этого хуже. Питомцы были не просто зверями, они как напарники, и мысль о том, что их можно просто прикончить…

Что ж, похоже здесь настолько жестокий мир. В голове были обрывки воспоминаний, что твари и вправду очень агрессивные, особенно дикие. Обузданные Звероловами — всё же прирученные, оттого спокойные.

Если хочу выжить в этом мире, мне нужно разбираться в питомцах не хуже, чем в следах на снегу.

Едва показалась лавка алхимика, я понял, что сдох. Казалось, ещё пара метров и просто упаду, но добежал до крыльца. Это как с подтягиваниями — сделал норму, и всё равно нужно выжать ещё парочку, стиснув зубы.

Мы влетели внутрь, и я сразу сунул свёрток Ирме. Она схватила его, развернула, и её маленькие, хитрые глаза загорелись, как у кошки, увидевшей добычу. Она посмотрела на огнежар с такой жадностью, будто это был не цветок, а слиток золота. Её узловатые, как корни старого дерева, пальцы дрожали, когда она держала цветок.

— Молодец, Макс, — буркнула бабка, не глядя на меня.

Ирма передала свёрток Ганусу, который уже стоял у стола, где лежал хрипящий Барут с посиневшими губами. Его грудь всё ещё была в крови, зеленоватый налёт вокруг ран пузырился, как будто яд жил своей жизнью. Алхимик взял огнежар, его длинные пальцы двигались быстро, но аккуратно.

Он бросил на нас взгляд, полный раздражения, и рявкнул:

— Все вон отсюда! Секреты свои я вам раскрывать не собираюсь. Ждите снаружи!

Я пожал плечами и вышел вместе со Стёпкой и Ирмой. Толпы у лавки уже не наблюдалось, как и Виолы.

Устало сел на крыльцо хватая ртом прохладный воздух, всё-таки спринт для тела Макса вышел неслабый.

Раскол в небе висел, как тёмная рана, и я невольно взглянул на него.

— Подождём, — кивнула бабка и присела рядом.

Стёпка стоял перед нами, переминаясь с ноги на ногу, и собирался что-то сказать, но резко замер, когда из-за угла показался староста. Высокий, широкоплечий, с бородой, в которой мелькала седина, он шёл прямо к нам. Его приторные, но цепкие глаза впились в меня, и я почувствовал, как спина напряглась.

Ефим шел к нам от колодца. Шёл твёрдо, как человек, который знает, что сила за ним.

— Разве я не говорил, что тебе нельзя появляться в деревне, Максим? — его голос не предвещал ничего хорошего.

— Ну приплыли, — обречённо вздохнула Ирма.

Глава 6

Староста остановился в трех шагах, опёрся на трость и посмотрел на меня с такой показной жалостью, будто я медленно умирал прямо на его глазах. Его улыбка была широкой, почти добродушной, но в ней сквозило притворство — это я считать мог.

— Максим, Максим, — начал он, и голос его был сладким, как мед. — Я же просил тебя, сынок, не ходить в деревню. Ты же болен, а у нас тут люди, дети, старики. Зачем рисковать здоровьем всех? Я ведь за деревню в ответе, мне думать о каждом приходится.

Я выдержал взгляд, но чувствовал себя неловко. Болен? Нет, здоров, как бык! Но Ефим смотрел на меня с такой заботой, что любой бы поверил, будто он и правда переживает за деревню.

Ирма шагнула вперед, загораживая меня.

— Хватит петь эти песни, староста. Макс не болен, я за это ручаюсь. И не прячься за свою заботу о жителях.

Старик поднял брови взглянул