Внедроман. Полная версия - Алексей Небоходов
Михаил распахнул дверь, и вместо лестничной площадки оказался в тесном кабинете с выцветшим портретом Ленина на стене. За столом сидел улыбающийся Смирнов, а за его плечами стояли двое безликих людей в гражданском, медленно тянущих к Михаилу руки.
– Ну вот и всё, Михаил Борисович, – произнёс Смирнов голосом человека, пишущего фальшивый отчёт о перевыполнении плана. – Доигрались. Пришла пора платить по счетам, и не обессудьте, если выйдет больно.
– Я же заплатил, Игорь Семёнович, – жалобно оправдывался Михаил, чувствуя, как голос становится тоньше и противнее. – Заплатил всё, до последнего рубля. Что ещё вам нужно?
– Деньги деньгами, – кивнул Смирнов, откидываясь назад и сцепляя пальцы в замок. – Но есть плата важнее – свобода. Или жизнь. Тут уж как повезёт, Михаил Борисович.
От удушливого ужаса Михаил резко проснулся, несколько секунд глядя в потолок, прежде чем понял – это всего лишь сон. Сердце билось отчётливо и сильно, руки тряслись, по лбу стекал холодный пот. Михаил медленно сел на кровати, опустив ноги на пол, глубоко и прерывисто вздыхая.
«Это только сон, Миша, – повторял он про себя, стирая ладонью влагу со лба. – Никто тебя не тронет, пока ты не дашь повода. Смирнову нужны деньги, не твоя жизнь. Деньги всегда сильнее принципов».
Утро пришло слишком быстро. Михаил встал резко, стараясь стряхнуть с себя липкие остатки тревог. На кухне уже стояла Ольга, молча готовя кофе и бутерброды, но опустив глаза. Сергей возился в соседней комнате с учебниками, постукивая то карандашом, то линейкой.
– Ты хоть поешь что-нибудь, – сказала Ольга, осторожно придвигая чашку Михаилу. – День длинный, не стоит выходить с пустым желудком.
Он с улыбкой принял чашку и сделал осторожный глоток, чувствуя, как тепло медленно вытесняет ночной холод.
– Всё пройдёт нормально, – ответил он с напускной уверенностью, хотя внутри голос шептал обратное. – Смирнов не самоубийца, чтобы менять деньги на месть.
– Он странный человек, Миша, – вздохнула Ольга, наливая себе кофе. – У него свой кодекс, и не всегда он подчиняется логике. Кажется, он и сам до конца его не понимает.
– Его кодекс прост: «бери сколько дают, потом проси ещё», – с иронией усмехнулся Михаил. – Вряд ли он захочет терять такую кормушку. Деньги убедительнее любых доводов.
– Если бы только деньги, – тихо сказала Ольга. – Но есть ещё идеология. Идеология опаснее денег. Слепая вера в принципы и погубит нас всех.
– Ты стала философом, Оля, – Михаил мягко улыбнулся и положил ладонь на её руку. – В Париже откроем философский клуб. Будем спорить о деньгах и ошибках прошлого.
– Лишь бы Париж вообще случился, – улыбнулась Ольга печально, крепче сжимая его пальцы. – А там уже решим, о чём спорить.
После завтрака Михаил проверил портфель, убедившись, что конверт с деньгами на месте. У двери Ольга молча смотрела на него тревожным взглядом.
– Всё будет хорошо, – повторил Михаил, открывая дверь. – Скоро вернусь с хорошими новостями.
– Пообещай, что вернёшься, – тихо сказала она, не отводя взгляда.
– Обещаю, – уверенно произнёс он, хотя сам не слишком верил собственным словам, и шагнул в коридор.
Поднявшись в лифте, он ощущал на себе тяжесть её взгляда, сопровождавшего его до последнего момента.
Дверь открыла пожилая женщина с абсолютно безразличным лицом. Не сказав ни слова, она указала внутрь и бесшумно исчезла в полумраке коридора, оставляя Михаила наедине с неприятным ощущением чужого дома.
В прихожей пахло стариной – смесью нафталина, дорогого табака и несвежего воздуха. Антикварные комоды и зеркала в тяжёлых золочёных рамах создавали ощущение музейного зала, куда Михаил попал случайно и невовремя. Воздух казался буквально пропитанным табачным дымом и приторной стариной, что усиливало ощущение давящего дискомфорта.
Навстречу вышел Игорь Семёнович в домашнем халате, но с видом человека, привыкшего контролировать ситуацию. Этот шёлковый и тяжёлый халат цвета перезревшей вишни с золотой каймой выглядел неуместно роскошным для советского чиновника, словно специально подчёркивая его статус.
– Доброе утро, Михаил Борисович, – холодно поздоровался Смирнов, будто встречая гостя на официальном приёме. – Рад, что нашли время зайти. Пройдёмте в кабинет.
Конотопов молча кивнул и прошёл за хозяином в комнату с массивным столом. Обстановка здесь была строгая и дорогая – кожаные кресла, книжные шкафы с идеально ровными рядами книг, явно никогда не открывавшихся, и настольная лампа, словно заимствованная из кабинета дорогого адвоката.
– Прошу садиться, – жестом указал Смирнов на кресло напротив и сел, внимательно глядя на Михаила.
Тот положил портфель на стол, вынул толстый конверт и осторожно положил перед Смирновым. Чиновник неспешно пересчитал деньги. Михаил, сдерживая нарастающее раздражение, молча ждал окончания этой демонстративно неторопливой процедуры.
– Всё в порядке, – наконец сказал Смирнов спокойно, убирая конверт в ящик стола. – Документы будут завтра утром. Не волнуйтесь, всё пройдёт гладко.
Он улыбнулся вымученно-вежливо и добавил тоном коммерсанта, предлагающего очередную услугу:
– Если что-то ещё понадобится, Михаил Борисович, я всегда к вашим услугам. Конечно, при условии, что у вас будут… соответствующие возможности.
Михаил едва удержался от внутренней дрожи при этих циничных словах, но выдавил подобие улыбки, стоившей ему больших усилий.
– Благодарю, Игорь Семёнович, – ответил он ровно и сухо. – Надеюсь, больше не потребуется. Но если возникнет необходимость, я это учту.
Смирнов самодовольно улыбнулся и поднялся, показывая, что встреча окончена. Провожая Михаила до двери, он изображал приветливого хозяина, хотя оба понимали цену этой вежливости.
– Всего доброго, Михаил Борисович, – произнёс он с неискренней теплотой, открывая дверь. – Надеюсь, Париж оправдает ваши ожидания. Лично я не вижу в этом очарования.
– Каждый выбирает своё, – сухо ответил Михаил, выходя на лестничную площадку. – Иногда непонятное лучше слишком знакомого. В любом случае, спасибо.
Оказавшись на улице, Михаил остановился и глубоко вдохнул холодный московский воздух, постепенно освобождаясь от гнева и раздражения. Он понимал, что нужно потерпеть совсем немного – и скоро жизнь станет другой, без необходимости участвовать в этих унизительных спектаклях.
«Лишь бы дожить до завтра», – подумал он, направляясь прочь от дома Смирнова, оставляя позади очередную порцию стыда и раздражения.
В это же время в кабинете начальника Пятого го управления КГБ Филиппа Денисовича Бобкова стояла тяжёлая, тягучая тишина. Обстановка кабинета выглядела устрашающе строго, словно специально подчёркивая власть и неизбежность наказания. На стене висел потускневший портрет Дзержинского, который смотрел на собравшихся с неодобрением, словно напоминая, что при нём подобные совещания были бы короче и продуктивнее.
Посреди чистого стола лежала папка с надписью: «Михаил Борисович Конотопов». Её присутствие здесь ясно показывало серьёзность вопроса и раздражение начальника. Сотрудники сидели молча, избегая смотреть друг на друга, словно опасались, что случайный взгляд выдаст недостаток решительности.
