Патриот. Смута. Том 5 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Раз речь пошла о том, кто я, то начну не с того, с чего хотел, а чуть обработаю их.

— К тебе, Фома, вопросов нет особо, ты за пушками следишь, город на тебе, оборона. А прочие сотники… — Обвел их злым, холодным, пронзающим взглядом. — Где вы были, когда Воронеж татар бил? почему не явились по зову?

Они переглянулись. Занервничали.

— Мы в одиночку Джанибека Герайя назад повернули. В Бахчисарай! — Наращивал мощь голоса. — А вы здесь сидели, штаны протирали! Вчера я к вам в гости пришел, а вы меня бить решили. Этот ваш, атаман, как его, Волков. Саблю поднял! За что?

— Так мы это… — Начал было Сава.

— Тащите сюда этого вашего Ваньку. — Махнул рукой, и пара охранников вышла за связанным атаманом.

— Сказывают, что Игорь Васильевич Данилов, что татар побил под Воронежем, Царем себя нарек. — Проговорил хрипло один из сотников.

— Сказывают. У нас каждый, что хочешь, сказывает сейчас. — Уставился я на него. — А ты, если веришь, чего же тогда ниц не падаешь? А?

— Так… Это… Я, это… — Сотник занервничал, сжался, не знал, что делать.

— Ладно. Фома, садись по левую руку. Уважил ты меня. Несмотря на разброд, дозор свой важный не снял, не увел. Меня встретил, как положено. Ценю я такое. Садись.

Не очень понимающий, что происходит начальник над пушкарями, медленно проследовал и занял место подле меня. Уставился в стол. В голове его сейчас, уверен, творилась настоящая каша. Она началась при нашей первой встрече. Затем все же сила его духа смогла пересилить хаос и построить какую-то логику, но я вновь вверг его в сомнения.

В этот момент втащили мотающего головой Волкова.

— В угол его. На лавку. Нечего за столом сидеть разбойнику. — Махнул рукой. — И кляп пока не вынимать. Орать начнет, мешать только. Потом его послушаем, как я речь скажу. И то, если надо будет.

Зло смотрел на меня пленный атаман, сопел.

А я оперся на стол, навис над собравшимися.

— Итак. Люди служилые, люди елецкие. Скажу вам то, в чем клялся всем воинам своим, и в чем они мне все клялись. — Обвел взглядом. — Все мы, воронежцы и донцы атамана Чершенского, что за меня пошел, идем на север. Идем на Москву. Дмитрий нам не царь…

Сделал паузу, оценил, насколько удивила собравшихся эта фраза. В целом, не так уж и сильно. Либо ждали они ее от меня, либо им было плевать на то, кто уже на Руси-то матушке Царь — главное, чтобы был.

— Так вот, Дмитрия царем мы не считаем. Василия тоже. Сигизмунда и прочих ляхов считаем захватчиками, врагами. Шведов, после смерти Скопина, что с ними в союзе был, тоже. Все они враги Русской земли. Цель наша! Землю защитить от врагов! Очистить от Смуты! Москва и Земский Собор! Ясно?

Сотники переглядывались, кивали.

— А, господарь, ты-то… — Все тот же сотник, что задавал этот вопрос раньше, повторил. — Ты-то…

Договорить не смог, страшно ему было. Жизнь его в руках моих сейчас. Но, что дальше будет, когда они сами по себе воевать за меня будут?

— Я-то? Игорь Васильевич Данилов. — Уставился на него, говорил холодно. Отрывисто, как печатал. — Боярин, воевода. Тот, кто татар бил под Воронежем, это раз. Тот, кого Джанибек Герай Царем русским назвал, это два. Тот, кого под Задонском благословили святые старцы, и знамя Ивана Грозного вручили, это три. Тот, кто перстень Царский носит, это четыре. И тот, кто хочет Смуте конец поставить. Это самое важное, и это пять.

— Так Царь, ты… Господарь? — Наконец-то прозвучал этот вопрос. Из раза в раз одно и то же.

— Еще раз повторяю. Я, боярин. Игорь Васильевич Данилов. — Уставился на них злобно, оскалился, как волк. Добавил. — А там, как Земский Собор решит.

Последняя фраза далась мне с трудом. Но стоило уже признать, что если я войско приведу к Собору так, как хочу. Оно будет все за меня. А это великая сила.

— И что ты… От нас хочешь? — Подал голос Фома.

— Первое. Все, кто хочет идти на Москву, встают под мои знамена. Плачу серебром, снаряжением и фуражом. Второе. Воеводу вашего Семена Белова вразумить хочу. Вы его люди, его подчиненные. Он умом тронулся, решил, что я татар на север веду. Где я и где татары? — Жахнул для вида по столу кулаком, чтобы добавить агрессии в монолог. — Бил я их. Единственный татарин, что со мной идет. Вот.

Я кивнул на застывшего в углу Абдулу. Обвел взглядом ошалелых, замерших за столом людей.

— Третье. Уже менее важное. Но тоже с вами это обсудить считаю нужным. — Указал на атамана Волкова. — Этот человек, руку на меня поднял. На гостя, на боярина. Я что, разбойник, какой? Я что, напал на вас? Город пожег, людей побил? Я с добром говорить пришел, я письма слал. А вы, вижу… Отсидеться решили здесь. Может, струсили? Или жизнь вам под ложными царями так хороша? Что думаете, отсидитесь, глаза закроете и пронесет? Нет!

Все молчали, недоумевали. Глаза их были расширены. Один только Волков мотал головой, что-то сказать, видимо, хотел.

— Выньте кляп ему. Пусть слово скажет.

Сотники уставились на него. Мой человек развязал веревку, и атаман выплюнул тряпицу. Заголосил что есть мочи.

— Да вы что! Да я вас всех! Крамола! Твари! Всех высеку! — Разошелся он быстро и орать начал, как умалишенный. — Вы за кого решили? За пса безродного. Кто он таков? А! Людей поднимайте, собирайте и режьте их всех. Их мало, нас много! Приказ мой! Высеку! Забью, собаки!

Отдышался, уставился злобно, глаза кровью налились.

— Я тебя сам, самолично… Тварь… Меня… На ремни пущу! — Перевел взгляд на Саву. — И тебя, пес хромоногий. Скотина. Шваль. Дерьмо.

Остальное он уже не кричал, а словно выплевывал. Глаза, полные злобой, вращались и чуть не вываливались из орбит от наплыва чувств. Ругался, плевался, обматерил каждого, вспомнив и мать, и отца, и деда, и всю прочую родню. Проклинал, горланил, скалился.

— И вот этого вы слушаете? Вот так? — Улыбнулся я. — Часто он вас сек? Сотников? Своей рукой?

— Заткнись! Замолчи! — В приступе безумия Волков аж забился.

— Бывало. — Вздохнул Сава.

— Кому служите? Он вчера чуть конем батюшку не затоптал. Православного. У стен ваших. Когда я с ним говорить хотел. По-людски. Настоятеля монастыря, у которого мы на ночь встали, сек не раз. За что? Вы что, люди елецкие, умом тронулись? Кому спину гнете?

— Да я тебя…

— Заткните его. — Махнул рукой. — Хватит!

Волкова живо повалили на пол два человека из сотни Якова и насилу запихнули в рот кляп. Он отплевывался, пытался кусаться, получил пару ударов и вновь был лишен возможности говорить. Дергался, вырывался, но путы оказались крепкими.

Еще пара оплеух привела его в более-менее спокойное состояние.

— Ну что, люд елецкий, люб вам этот атаман или пора менять его?

— Семен Белов нам за него головы посечет. — Покачал головой Фома Буйнов.

Я усмехнулся.

— Если, по-моему, будет. Мы и Белова в бараний рог скрутим. Он под Дмитрием ходит. А Дмитрий кто? Какой он царь? Его Скопин бил, так он трусливо хвост, поджав, бежал в Калугу. Ляхи все разбежались от него к своим. — Я продолжал внушать им, что наше дело правое, а тот, за кого они были ранее, человек пропащий. Что в целом соответствовало действительности. — Силы с ним никакой нет. Все качаются, отвалиться думают.

Они молчали, и здесь проговорил еще один из сотников.

— Так-то, оно так. Только казаки за него. Заруцкий. И царевна.

— Заруцкий к Сигизмунду ушел, под Смоленск. — Я помнил это по историческим данным.

На момент битвы при Клушино Жалкевскому он служил полякам. А к самозванцу примкнул повторно только осенью. Незадолго до убийства Дмитрия. Возможно, это было из-за того, что атаман узнал, что Мнишек носит ребенка. А вот от кого? Тут очень большой вопрос. Официально от Дмитрия, но сам Заруцкий долго был ее фаворитом.

Стоит спросить у Фрола Семеновича Войского при встрече обо всех этих любовных делах. Он же мне как раз о том, что занимался поиском повитух для Мнишки, правда, неудачном, рассказывал. Может, тот, кто его заменил — предложил Марии более надежный способ. Эдакую замену… Мужа?