Мир сошел с ума - Greko
— Только не магазины! — взмолился Пол. — Можно сбросить часть патронов, палатки…
— Привязывайте девушку к лошади, чтобы не вылетела из седла, и двигаем в темпе. Лешка поедет со мной.
— Иии-яяя! — заорал очнувшийся осел, но его призывы мы проигнорировали.
Страха за сына я натерпелся, когда вырывались из городка. Нам пришлось вернуться на мейн-стрит, чтобы оказаться на дороге, ведущей в сторону погранперехода. У гостиницы «Националь» нас попытались перехватить — кому-то приглянулись наши лошади, и небольшая толпа, размахивая винтовками, выскочила из-за угла. Пол полоснул очередью из Мадсона на скаку — все пули благополучно ушли в «молоко», защелкали по фальшфасаду. Агрессоры растерялись. Хотели нас на испуг взять и никак не ожидали такого отпора. Трусливые поспешили спрятаться, смельчаки заклацали затворами. Федор натянул поводья, остановил лошадь и почти в упор влупил две короткие очереди. Вопли раненых, проклятия живых — мы не стали тратить время на обмен любезностями и поскакали дальше. Нам вслед полетели пули. Одна зацепила на излете Мигеля, скакавшего рядом со мной. Он вскрикнул, но удержался в седле.
Я прижал Леху крепче к груди, чувствуя, как внутри все ходит ходуном. Лошадь сбавила темп и пошла каким-то странным аллюром, приседая на один бок. Догадался, что ей снова досталось — теперь в круп. Выноси, родная!
Пули продолжали поднимать фонтанчики пыли у ног наших лошадей. Они меня так взбесили, так наложились на страхи за сына, что я крикнул Зигги, когда мы выбрались из-под обстрела:
— Давай покажем этим мразотным идеалистам, что спуску никому не даем!
Жириновский понятливо кивнул. Остановил своего коня, развернув его боком к городу, спрыгнул на землю, положил на седло снайперку, прицелился. Выстрел! Еще! Еще!
Придурки, что пытались нас преследовать на своих двоих, попадали на землю — кто укрываясь от выстрелов экс-поручика, а кто раненым или убитым. Теперь они будут держаться от нас на безопасном расстоянии, но все равно побегут следом, ибо граница — их спасение. Как я слышал ночью в баре, федералы на склонны брать пленных и добивают их штыками. Вот почему самые ушлые — конечно, командиры в первую очередь — удрали с поля боя на паровозе под флибустьерским флагом в виде черного дымного шлейфа. На наших глазах паровоз проследовал к границе, облепленный мятежниками. Были революционерами, а стали мятежниками — ха-ха! А если революция победит, эту незначительную стычку помпезно окрестят второй битвой за Тихуану, а ее участников объявят героями, технично позабыв про все совершенные ими мерзости — грабежи, насилия и убийства. Ведь в России будет точно также…
Пока Зигги творил справедливость по-калифорнийски, я раздавал приказы, чувствуя, как отступает клокочущая ярость:
— Федор, перевяжи Хосе. Кто-нибудь, гляньте мою лошадь. Она довезет нас с сыном до границы?
… Граница у Сан-Исидоро коренным образом переменилась в сравнении с тем, что отряд увидел перед своим выходом в рейд. И не потому, что мы смотрели на ряды проволоки с мексиканской стороны и видели не спину, а лицо застывшего часового с ружьем на плече. И не потому, что пропала толпа зевак на крышах — напротив, людей даже прибавилось, и они с интересом пялились на нас. А потому, что отряд кавалерии армии САСШ принимал капитуляцию добравшихся до границы магонистас. Для удобства процесса на мексиканскую сторону загнали служебный вагончик, не спрашивая разрешения (а кого было спрашивать?). Прибывшие на паровозе складывали оружие под прицелом карабинов спокойных, но не терявших бдительности кавалеристов и по одному поднимались по лесенке в вагон. Там, вероятно, проводились краткие допросы, устанавливалась личность сдавшегося в плен. Его выпускали через другую дверь, моментально превращая из храбреца-анархиста в будущего заключенного. Перемена была разительной — если перед первой дверью кто-то пытался еще хорохориться, то, пройдя скромное железнодорожное чистилище, тут же терял напускную браваду. Понурые, порядком оборванные, они уже не напоминали «молодых кровососов», а были похожи скорее на безработных, которых в ЭлЭй навалом, или на бродяг. В общем, отгуляв праздник непослушания, возвращались в привычное свое состояние, из которого надеялись вырваться благодаря беде чужой им страны.
— Вам что, особое приглашение нужно? — сердито окликнул нас капрал с двумя обращенными вверх желтыми шевронами на рукаве коричнево-песочной куртки.
Я с профессиональным интересом оценил детали его обмундирования, отметив для себя и защитный цвет формы, и широкополую шляпу с двойным желтым шнурком, отделанным желудями, и свободный покрой брюк, и подшитые кожей брезентовые леггинсы, защищающие сапоги. Относительно толковая одежда для кавалериста, а не то безобразие из прошлых веков, в коей до сих пор щеголяла кавалерия Старого Света.
— Чего вылупился, ребеллион? — окрысился на меня служака, выпятив гладко выбритый подбородок. Ему даже не пришло в голову оценить ни наш внешний вид, явно выделявшийся в сравнении с теми обносками, в которых щеголяли магонисты, ни наши оружие и экипировку. Много он видел повстанцев в ковбойских шляпах?
— Полегче на поворотах, приятель! — грозно ответил я.
— Скажу я тебе, кто твой приятель…
— Капрал! — одернул его Жириновский и добавил непререкаемым тоном, который вырабатывается у офицеров годами службы. — Быстро сюда старшего офицера!
Это он вовремя вмешался. Я уже собрался вспылить, что могло закончиться с самыми непредсказуемыми результатами. Федя ненароком сдернул с плеча висевший на нем Мадсен.
Командный голос Зигги подействовал на капрала отрезвляюще. Он секунду поколебался — среди мятежников хватало ранее служивших. Однако даже до его закостенелых на службе мозгов дошло, что офицеров, пусть даже бывших, среди сдающихся не наблюдалось.
— Слушаюсь, сэр! — выдавил он из себя, но тут же попытался оставить за собой последнее слово. — Не уверен, что вам понравится встреча с нашим Стариком!
Стариком оказался моложавый капитан в синей парадной форме с двумя серебряными брусками на высоком воротнике-стойке и не в шляпе, как у подчиненных, а в фуражке с кокардой. Он не соизволил спуститься к нам, застыв в дверях служебного вагончика. Окинул нас пренебрежительно-презрительным взглядом.
— Я капитан Эванс! С чем пожаловали? — он театрально выпрямил спину и опустил руку на эфес своей сабли с витым темляком.
Я приготовился вывалить кучу имен, чтобы сбить с него спесь. Неужели упоминание моего близкого знакомства с бригадным генералом Гаррисоном Отисом не заставит его сменить тон и прекратить смотреть на нас как на шушеру, улепетывающую из Тихуаны? Обидно, да⁈
Гнуть пальцы и козырять знакомствами в ЭлЭй не пришлось — Андерс неожиданно проявил инициативу, и тут же все
