Мир сошел с ума - Greko
Поляк Ковальски? Встречались. Где он? Там же, где остальные, на юге. Молодая женщина? Сами такую ищем, а лучше две-три, ха-ха. Про англоговорящего ребенка я даже не заикнулся. И вообще пожалел, что вступил в общение с этими уголовным рожами.
Пользы от нашего общения вышло ноль целых, ноль десятых, за исключением одного — мне стали более понятны мотивы Ковальски притащить Марианну с ребенком в Тихуану. Поляк, неуверенный, как и все магонисты, в своем положении, решил держать свои активы поближе к орденам на случай непредвиденного драпа. Кем он теперь считал Леху — источником наживы или пропуском в Штаты, шансом избежать тюряги? Неужели он допускал, что ему все сойдет с рук?
Ночь выдалась беспокойной. Как и ожидалось, особо резвые парнишки попытались увести наших лошадей. Обошлись без огневого контакта — пара зуботычин и успокоительный массаж черепной коробки самому буйному не в счет.
С утра мы начали разъезжать по городу, словно патруль, пытаясь хоть за что-то зацепиться. Все жители попрятались, на улицу и носа не казали. Спрашивать некого, на окрики и стук в дверь, окно или калитку никто не откликался. Надежда таяла как мороженое, поданное к столу — с каждой минутой все быстрее. Лишь Пол выглядел довольным — он прицепил к своему Мадсену рожок и водил дулом из стороны в сторону, давая всем понять: ваши тут не пляшут!
Я вытер взмокшие шею и затылок нашейным платком. Несмотря на утро, с неба уже жарило не по-детски.
«Втемяшилось тебе, что Марианна должна быть здесь. А что если нам соврали в Валье Редондо?»
Эта простая мысль вызвала у меня оцепенение, даже перестал крутить головой. Конь медленно перебирал ногами, мимо проплывали глухие стены с прикрытыми ставнями окнами. Мы давно свернули с центральной улицы и ехали задами городка — чуть ли не по огородам, — куда выходили дворы, на которых копошилась домашняя живность, но напрочь отсутствовали хозяева.
Канонада приблизилась. Уже ощутимо слышались пулеметные трели. В одном из дворов заорал расседланный осел. Его сбруя валялась на земле, как будто ее только-только сняли.
Я насторожился. Осел показался мне знакомым, как и его хозяин, выбежавший во двор, чтобы успокоить животное. Заметив наши головы, проплывавшие над каменной оградой, он тут же юркнул обратно в дом.
Меня вдруг осенило. Ведь именно с этим крепким мужиком я разговаривал в Валье Редондо, расспрашивая о Мариане и Лехе. Что он позабыл в Тихуане? Связь была настолько очевидной, что тут же ткнул пальцем в направлении дома:
— Туда!
Нам не удалось заехать во двор. Как только голова моей лошади ткнулась в низкую арку, а я пригнулся, чтобы протиснуться не расшибив голову, из дома раздался выстрел. Пуля ударила моей лошади в грудь. Пол Андерс, не долго думая, приподнялся в седле, уложил ствол на каменную оградку и стеганул очередью из пулемета по дому.
Внутри меня все сжалось в комок. А вдруг там Леха? Пули пробарабанили не только по кирпичной кладке. Они вдобавок расщепили наличник и косяк двери, со звоном раскололи верхнюю петлю — полотно крутануло, и оно, перекошенное и мешающее, закачалось в проеме.
Мой конь, недовольно всхрапывая, протолкнулся во двор. Под дикие вопли осла я спрыгнул, в неимоверном прыжке выбил ногами дверь, которую Пол превратил из трудно преодолимого препятствия в слабую помеху, и кубарем вкатился в комнату. Тот самый мекс, что подал мне мысли проверить этот дом, растерял все свое дружелюбие по дороге в Тихуану — встретил меня не улыбкой, как в деревне, а направленным в живот пистолетом. Пришлось рывком вскакивать, сближаться вплотную, хаотично меняя направления.
Я вцепился ему в руку, отклоняя пистолет в сторону, а свободным кулаком двинул в зубы. Места, чтобы размахнуться не было — вышло нечто вроде джеба. Голова гада дернулась, он нажал спусковой курок, пистолет щелкнул вхолостую — не то заклинило, не то кончились патроны. С губ мекса полетели кровь и проклятия.
Хочешь добавки?
На!
Я тыкал и тыкал со всей дури короткими ударами, как швейная машинка иглой, превращая его морщинистую рожу в кровавое месиво. Надолго его не хватило: он выронил пистолет и схватился обеими руками за разбитое лицо в надежде укрыть что осталось. Сбил его с ног подсечкой. Мексиканец рухнул крайне неудачно — голова ударилась о каменные плиты пола с мерзким треском и подскочила как мячик, прежде чем замереть окончательно. Моментально появившаяся лужа крови свидетельствовала, что дело плохо. Глаза у моего обидчика закатились, с уст сорвался жуткий стон.
В ответ раздался женский крик:
— Папито!
Из дальней комнаты метнулась тень, точеная фигурка упала у моих ног на тело мекса. Марианна!
Вот так родственник! Да тут семейная банда!
Я быстро оглянулся. Помещение явно раньше занимали солдаты — брошенные остатки снаряжения, разорванные обертки патронных пачек, сухпайков, скатки, служившие постелями, кем-то оставленный котелок с недоеденной, покрытой плесенью фасолью, пустые бутылки — грязь и бардак, типичный случай, когда в подразделении отсутствует толковый капрал. Или когда сталкиваешься не с армией, а с добровольцами, вообразившими себя бывалыми солдатами.
— Где Леха⁈ — рыкнул я по-медвежьи.
— Папуля? — из дальней комнаты раздался тоненький голосок.
В три прыжка преодолев расстояние до нее, я поймал кинувшегося ко мне сына. Прижал его к себе, покрывая поцелуями, стал ощупывать на предмет повреждений. Мне показалось, что сын немного вытянулся, похудел, но вроде цел. И не выглядел замученным, испуганным или затравленным.
Не решаясь с ним расстаться, продолжая удерживать на весу, зашарил глазами в поисках Ковальски, ругая себя почем свет. С сыном на руках, охватившим мою шею, я был беззащитнее теленка.
Вместо поляка наткнулся взглядом на рыдающую девушку, обрадовавшись, что она не лепечет жалкие оправдания. Я не горел желанием выяснять ее мотивы.
— Гляди-ка, Марианна, — разинул рот ворвавшийся за мной Айзик.
— Забирай ее! — приказал я, чувствуя, как возвращается способность трезво мыслить.
— У тебя еще будет достаточно времени предаваться тоске, — рявкнул мой младший партнер. — А сейчас пошевеливайся, женщина!
Она вздумала возразить, открыла рот — Изя рывком вздернул ее на ноги, так, что зубы клацнули, и толкнул к двери. Уронив голову, Марианна засеменила на выход. У нас не было к ней жалости —
