Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт
Я перечитал записи за второй зимний месяц, когда Котёночков притащил ту порнушку. Есть! «Весельчак шёл к диссертантам с запрещённой книжкой, “Мурка на троих”». Забавно! Наш зоркий шантажист узнал её по кусочку обложки. Может, сам был поклонником подобного развлечения? «Длиннохвостый и Весельчак снова пришли в спальни за полночь, раскрасневшиеся и потные. Уверен, расслаблялись над романом». Фу, старый пошляк, кабинет у нас маленький и душный, а не то, что ты подумал!
Красавчик-Борис с завидным прилежанием пакостил мне, а в свободное от этого занятия время играл в карты. «Уж полночь близится…» — хмыкнул я. Кстати, а как он заполучил подброшенную мне пуговицу? Неужели всё-таки замешан в убийстве? Вполне в его гнусном духе: избавиться от шантажиста и свалить всё на ненавистного Кошанского. Двойной профит, так сказать. Или профессор потерял пуговицу днём раньше? У штатных преподавателей не было личных камердинеров, только два этажных лакея на всех, которые занимались гардеробом и не всегда были расторопны.
В дверь постучали. Я мигом спрятал книжечку, пододвинул к себе чистые листы бумаги и буркнул: «Войдите!»
— Зря ты не пошёл со мной. Погода замечательная. В «Трёх лягушках» сегодня копчёных жаб подавали.
Я невольно сглотнул. Какое счастье, что я остался в академии! Но Эдик понял это превратно:
— Ага, жирненькие такие. Кожица хрустящая. Но не переживай, друг, я велел прислать записку, когда снова жаб привезут, отложить нам самую большую.
О боже! Я так старался не смотреть в тарелку в столовой и не читать меню, вывешенное перед дверью. В эту сторону местной жизни, как и гигиену, я предпочитал не вникать. Иначе моё человеческое сознание тянуло обняться с фаянсовым другом, а здесь таких не было. Только лотки с опилками.
— Кстати, я тут подумал, — приятель ткнул пальцем в мою папку с бумагами, — может, мне тоже за диссертацию засесть? Не хочу свечку маразматику Двоехостову держать.
Двоехвостов приходился младшим братом деда нынешнего Государя и был самым старым членом Императорского дома. Он любил окружать себя стаей секретарей и помощников из дальних родственников.
Я промолчал. По воспоминаниям Василия Матвеевича, Эдуард не отличался ни прилежанием, ни любовью к наукам.
— Подам завтра ходатайство в диссертационную комиссию. Если вдруг спросят твоё мнение, не топи меня, ладно?
— Конечно, не буду, — улыбнулся я ему. О капризах старого Двоехвостова Эдик рассказывал не раз, и я прекрасно понимал его желание отвертеться от предполагаемой чести. Кузен и в академию напросился, поскольку как раз нарисовалась вакансия у Императорского деда.
На ужин я отправился один. Эдик был сыт жабами. Борис уже сидел на своём месте. Интересно, как он объяснил подброшенную пуговицу? Или её подкинул кто-то другой? Всего «М» среди преподавателей было котов пять. С остальными у Кошанского были нейтральные или даже доброжелательные отношения. Василий Матвеевич был тих, хорошо воспитан и сосредоточен на своей теории магии, много времени проводил в дальнем кабинете за хранилищем библиотеки.
Все засветившиеся в записях условно делились на несколько групп: тайные Ромео и Джульетты (три пары), ходоки налево — четыре кота, запретная связь с ученицами — два эпизода, азартные игроки — три морды, включая Бориску, взятки и так далее — больше десятка хвостов. Помимо этих славных деятелей, некто Головастик сливал лизоблюдам канцлера информацию о научных проектах академии, а Честняга торговал ответами перед контрольными, подворовывая «ключи» у коллег, особенно у старых профессоров, которые вели занятия по давным-давно составленным материалам. В общем, порядочных товарищей в наших пушистых рядах было не так уж много. Василий Матвеевич упоминался только в связи с поздним возвращением из библиотеки. Весельчак-Котёночков пару раз любезничал с преподавательницей старокотовьего. Бескорыстный-Дусик тоже был почти паинькой — изредка опаздывал на занятия, заговорившись на перемене.
Интересно, под каким прозвищем скрывался Эдик? Я знал, что у моего приятеля есть постоянная любовница и что он предпочитает вкусно есть и пить в тавернах, а не в столовой. Это не было большой провинностью даже для «святых педагогов», но ведь Валерьяныч фиксировал всё. Точнее так: в начале книжечки стояли имена и проступки, в скобках даты, кое-где ещё названия заведений. Думаю, это было специально подготовлено Валерьянычем к Котьему дню, а потом он стал писать в неё заметки нового года. Интересно, полиция нашла другие тома летописи нашего зоопарка? Наверное, нет. Иначе администрация бы уже била копытом. Откуда в буфетной взялась книжечка? Потерял её сам шантажист или убийца?
Я понял, что вопросы очень сильно обгоняют ответы. Потом задумался: а как он всё успевал? И в академии, и в городе? Ещё раз пролистал записи. На последней страничке обнаружил столбик каких-то цифр. Бухгалтерия шантажиста? Суммы, если они не закодированы, выглядели слишком мелкими, да и рядом с ними стояли только буквы, а не клички. А если это оплата шпионской сети Масянского? Кто всегда в курсе всего? О, этот ответ я знал благодаря прочитанным детективам. Те, на кого смотрят как на мебель и бытовые приборы, — прислуга. Что ж, для простого люда такие деньги вполне существенны. Любопытно, кто поставлял сведения о городских похождениях преподавателей?
В очередной раз я напал на когтедралку, затем спрятал книжечку и бухнулся в постель.
Утро, звонок, уборная, умывальный таз. Меня безумно смущало то, что душ тут не принимали. Протирали мех влажной тряпочкой и вычёсывали. От блох и прочих насекомых использовали специальные капли. Местная гигиена была, наверное, самым большим недостатком этого мира. На первый неискушённый взгляд.
Сегодняшний день должен был начаться с храмовой службы. Ещё до завтрака коты и кошки стройными рядами потопали на верхний этаж административного здания, где располагалась домовая церковь академии.
Василий Кошкин впервые увидел этот длинный зал, не меньше актового, с обитыми деревянными панелями стенами и удивительно низким потолком. Приподнявшись на цыпочках, я мог бы коснуться его рукой. Странная церковь! И только потом до меня дошло, что же мне это помещение напоминает. Коробочку! Забавно. Даже я, далёкий от мохнатых питомцев, знал, что мурлыки обожают залезать в коробки. Моей кошачьей сущности местный храм тоже пришёлся по душе.
Ни иконостаса, ни алтаря я не увидел — их не было. Витражи создавали приятный полумрак. Отец Фёдор, настоятель церкви, был одет в весеннюю бледно-зелёную сутану. Я едва удержался от весёлого фырканья, услышав обращение к местному «батюшке». Для меня имя «отец Фёдор» было нарицательным, так и подмывало спросить: «Почём опиум для народа?» А тут религия была очень даже хитрой и удобной для государства и верхов.
В Великой Котовии исповедовали котализм: Котоотец основал наш мир и
