Наука о чужих. Как ученые объясняют возможность жизни на других планетах - Антон Иванович Первушин

Конечно, бум вокруг достижений обсерватории Флагстафф и чилийской экспедиции повлиял на дальнейшие наблюдения: сеть прямых линий начинали различать все, кто наводил телескоп на Марс. Но далеко не каждый астроном был готов, как Тодд, признать искусственное происхождение пресловутых каналов. Согласно другим гипотезам, они были трещинами в планетарной коре, глубокими разломами, специфическими вулканическими образованиями или остатками дикорастущих лесов. Публика стала уставать от бесконечных споров и неопределённости по вопросу, который, казалось, давно пора разрешить. Поэтому великое противостояние Марса осенью 1909 года вызвало куда меньший интерес любопытствующих профанов на фоне обострившегося конфликта астрономов.

В начале сентября Уильям Кэмпбелл отправился на гору Маунт-Уитни (высота – 4421 м) и провёл новое сравнение спектрограмм Марса и Луны. И он, разумеется, подтвердил свои выводы 1894 года: следов водяного пара в атмосфере Марса нет.

В то же время к наблюдениям приступил французский астроном греческого происхождения Эжен Мишель Антониади, ученик и помощник Камиля Фламмариона, ставший в 1896 году директором Марсианской секции Британской астрономической ассоциации (Section for the Observation of Mars of the British Astronomical Association). В начале своей научной деятельности он не сомневался в том, что каналы существуют, и обнаружил сорок шесть из них, заняв третье место по продуктивности среди коллег. Однако если судить по отчётам ассоциации, постепенно Антониади начал менять свою точку зрения: например, утверждал, что при работе в обсерватории Фламмариона не разглядел бы и трёх четвертей от числа зарисованных им каналов, «если бы не чудесные открытия профессора Скиапарелли и знание того, что „каналы есть“». Какое-то время он ещё сохранял «верность» каналам, но она была подорвана открытием Лоуэлла сходящихся «отметин» на Венере, что ставило под сомнение объективность существования каких-либо прямых линий на поверхности небесных тел. Решающим событием для пересмотра взглядов стал уход Антониади из обсерватории Фламмариона, который своей верой в обитаемость миров, без сомнения, заражал молодого астронома. В очередном отчёте Марсианской секции, посвящённом наблюдениям противостояния 1903 года, на картах больше нет строгих прямых линий – к аналы выглядят естественными нечёткими образованиями.

Однако Антониади всё ещё колебался, пока в 1909 году не получил возможность изучить соседнюю планету в сильнейший рефрактор Европы – Гранд-Люнет (Grande Lunette) обсерватории Мёдон близ Парижа, который был в два раза сильнее телескопа Лоуэлла. Учёный начал серию наблюдений 20 сентября и записал: «Вид планеты представляет настоящее откровение, и на ней можно рассмотреть поразительное количество подробностей. Тёмные пятна, окрашенные в серо-синеватый цвет, имеют очень неправильные очертания и крайне разнообразные оттенки; никаких признаков геометрии».

Хотя сильнейший рефрактор Европы находился в распоряжении Антониади целых два месяца, атмосферные условия оставались неблагоприятными: только в течение девяти вечеров ему удалось подробно разглядеть планету, причём при сильном ветре и пониженной прозрачности. Но и в те редкие моменты, когда воздух над обсерваторией успокаивался, диск Марса представлял картину неописуемой сложности, которую, по словам Антониади, не сумел бы изобразить ни один художник: «Почва планеты казалась покрытой множеством тёмных узлов и неправильных клеток вперемешку с чрезвычайно нежно-серыми пространствами с волнистыми неправильными прожилками. Во всей этой картине не было ничего геометрического, ничего, что производило бы впечатление искусственно сделанного; весь облик планеты имел совершенно естественный характер».

На получившихся рисунках Антониади можно насчитать до пятидесяти каналов, только они заметно отличаются от каналов Лоуэлла: одни имеют вид бесформенных широких полос, другие «разложились» в ряд неправильных «озер», некоторые оказались просто границей тёмных пятен. Лишь немногие из них кажутся тонкими тёмными линиями, но эти каналы очень коротки и имеют кривую или волнистую форму. Антониади писал: «Если под каналами Марса понимают прямые линии, то каналы, конечно, не существуют. Если же под каналами понимают неправильные, естественные, сложные полоски, то каналы существуют. Нет никакого сомнения, что мы ни разу не видели на Марсе ни одного настоящего искусственного канала».

На основании многолетних наблюдений Антониади разработал собственную теорию. Он разделял взгляды Лоуэлла, что Марс представляет собой высыхающую планету и большая часть его поверхности покрыта жёлто-красными пустынями. Тёмные части «морей» могут быть покрыты растительностью, аналогичной растительности земных полупустынь и существующей за счёт подпочвенных вод. Никакой правильной геометрической сети каналов на Марсе не существует, а пятна везде имеют очень сложное естественное строение. Но во многих случаях неправильные детали поверхности Марса располагаются полосами, как на Земле. Вспомним «прямые» линии наших географических карт малого масштаба: цепи гор и островов, долины больших рек, береговые линии некоторых материков. Такие же «прямые» линии есть и на Луне (горные цепи, трещины, светлые полосы). Почему бы им не быть на Марсе, твёрдая кора которого образовалась, вероятно, в результате тех же процессов, что и земная?

Конечно, Антониади держал Лоуэлла в курсе своих наблюдений, и тот очень рассчитывал на него, считая членом своей «партии». Результаты, полученные в ходе наблюдений 1909 года, разочаровали бывшего дипломата. Он написал, что большие телескопы преобразовывают детали поверхности других планет в нечто расплывчатое, искажая их. Конечно, это был очень слабый аргумент, говорящий больше о том, кто его выдвинул, чем о реальной проблеме. Лоуэлл остался твёрд в своих заблуждениях. Незадолго до смерти, в ноябре 1916 года, он заявил: «C тех пор, как 21 год назад была впервые выдвинута теория разумной жизни на планете, каждый новый обнаруженный факт был признан соответствующим ей. Не было найдено ни одной вещи, которую она не объясняла бы… Её, конечно, постигла судьба любой новой идеи, которая имеет как счастье, так и несчастье опередить время, возвысившись над ним».

Впрочем, его убеждённости было недостаточно. К 1912 году большинство профессиональных астрономов после бурной полемики пришли к консенсусу по вопросу каналов: теория Лоуэлла была признана ложной, а сами каналы с тех пор рассматривались либо как оптическая иллюзия, либо как некое природное образование. При этом многие из участников дискуссии продолжали верить, что на Марсе, в принципе, могут быть флора и фауна в каких-то примитивных формах, сохранив тем самым за этой планетой статус самого интересного объекта для приложения ксенологических усилий.

Научный мир, отказавшись от теории Лоуэлла, оставлял лазейку для игр воображения, чем не преминули воспользоваться фантасты. Образ Марса в новых повестях и романах ожидаемо изменился: живой активный мир постепенно превратился в пустынную умирающую планету, однако существа, населяющие её, стали выглядеть даже более древними и могущественными, чем кровососущие чудовища Уэллса. И конечно, они должны были давно освоить Солнечную систему – ещё в те времена, когда человечество только начинало строить цивилизацию. На основе этих представлений сформировались идеи палеокосмонавтики, палеовизита и палеоконтакта. В зачаточном варианте они встречались и ранее: