Как жить богом - Михаил Востриков
— Что ж он его не спас, если он «идеальный»?
— В том-то и дело, блин. Видимо против лома нет приема.
— «Нету лучшего приема, чем сидеть все время дома», — цитирует Роберт, и они снова замолкают.
СЦЕНА 31/7
И тут Роберт ни с того ни с сего вспоминает давний разговор, который имел место между Сэнсеем и человеком Аятоллы, — разговор по поводу Интеллигента, которого они впрочем называли «наш Профессор».
«В экономике наш Профессор обладает скорее убеждениями, нежели познаниями», — говорит тогда человек Аятоллы.
И Сэнсей вежливо замечает что это звучит как цитата.
«А это и есть цитата», — замечает человек Аятоллы, лощеный, длиннолицый, длиннорукий, вообще длинный, безукоризненно вежливый, весь с иголочки — от лакированных штиблет до употребляемых цитат.
«Но, однако же к месту».
«Вот как? И откуда же это?»
«Представьте себе, не помню. У меня странная память: я хорошо запоминаю тексты, но совершенно не помню ссылок».
Тут Сэнсей смотрит на Роберта, и Роберт не подводит:
«Андрэ Жид. „Подземелья Ватикана“. Перевод Лозинского. Цитата не совсем точная».
«Спасибо, — говорит ему Сэнсей и снова обращается к человеку Аятоллы и к теме разговора, — Но ведь ему и не надо обладать познаниями, нашему Профессору. Достаточно убеждений. Он же политик, а не экономист»
«Мы придерживаемся ровно такого же мнения», — мгновенно откликается человек Аятолл и они видимо говорят о деталях. И теперь понятно о каких: как поэффективнее настрополить беднягу Резалтинг-Форса. Во всяком случае Роберт тут же отослан готовить кофе по-турецки.
Эпилог
СЮЖЕТ 1
Роберт борется с воспоминаниями…
Звонок в ад, вот что это было. Господи, как Сэнсей не хочет туда звонить! Отбрыкивается, шипит, злится, мучается и в конце концов звонит. А клиентка уже умирает. Безнадежно. Саркома легкого.
— Стэнни, милый! Это такая мука. Брось все, забудь. Не наше это дело. Такая расплата, Стэнни.
И бессмысленные вопросы: что «бросить, забыть»? За что «расплата»? Что еще за «наше дело» — «не наше дело»? Да понимает ли о чем речь сам Сэнсей? И вообще, слышит ли? Бормочет какую-то жалобную чушь.
СЦЕНА 2
Роберт улавливает боковым зрением какое-то нештатное движение за спиной и оборачивается. Сэнсей стоит на пороге палаты. В своем полосатом нелепом костюме, похожий то ли на беглого зэка, то ли на остолбенелое привидение. Зеленовато-бледный. Потный — крупные капли дрожат на лбу и на шее у него, катятся по лысине. Глаза не мигают. Он не в себе.
Роберт шагает к нему проводить к креслу, но Сэнсей отстраняет его ладонью. Сам неверными ногами проходит в глубь холла. Сам опускается на диван. Сидит несколько секунд с прямой спиной. И вдруг обрушивается внутрь себя — оседает как взорванное здание и лицо его разом перекашивается и обессмысливается.
«Не надо было ему сюда ехать» — думает Роберт с ожесточением.
Он достаёт трубочку «Нитрокора», отсыпает на ладонь три крупинки. Сэнсей, как послушный ребенок, высовывает язык.
Не надо было ехать!
СЦЕНА 3
— Он сказал, что поставит ее на ноги, — говорит Сэнсей невнятно и умоляюще смотрит на Роберта, — «Встань и иди!». И она пойдет. А я не верю!
Роберт молчит. И тут подает голос вражеский телохранитель:
— Надо верить! — говорит он истово, — Верить надо! Если Он сказал, значит, надо верить!
Сэнсей поворачивается к нему всем телом и отстраняет Роберта, чтобы не мешал. Без всякой деликатности. Как предмет обстановки.
— Вы считаете, что это возможно? — спрашивает он с отчаянием.
— Это не я так считаю. Это Он так считает. А значит, надо верить!
Новое действующее лицо появляется в коридоре со стороны лестницы, что слева. Фигура, страшно знакомая, но совершенно здесь неуместная. Невысокий человек, коренастый, уверенный. Останавливается, наблюдая за ними. Неспешно и откровенно застегивает ширинку. С ним ещё шесть человек.
Страхагент! Ангел Смерти. В белом докторском халате и даже при хирургической шапочке слегка набекрень.
СЦЕНА 4
«Что он здесь делает?», — думает Роберт.
Ежедневный обход с главврачом во главе. Вот что это такое! Медотряд специального назначения. Страхагент (главврач?) завершает деликатную свою процедуру.
— Двуг мой! — провозглашает главврач (страхагент?) голосом скрипучим, громким и звучным, — Какая вствеча! Вад тебя видеть!
Обнаружив его пред собою, Сэнсей, что-то бормочущий про силу веры замолкает и делает безуспешную попытку выбраться из дивана. Роберт помогает ему подняться.
СЦЕНА 5
— Что вы здесь делаете⁈ — восклицает Сэнсей, глядя на страхагента с ужасом. — Как? Вы — здесь?
— Я собиваюсь пвиобвести это богоугодное заведение, — объясняет страхагент с улыбкой, — Собственно, я его уже пвиобвел. Можешь меня поздвавить. Я владелец!
— Поздравляю, — говорит Сэнсей с видом полного и безнадежного непонимания.
— Спасибо. Я надеюсь, ты поздвавляешь меня искренне?
Сэнсей издаёт неопределенный звук, а Роберт вдруг видит вражеского телохранителя. Тот стоит столбом, руки по швам и ест страхагента (главврача? владельца?) преданными глазами.
СЦЕНА 6
Вдруг распахивается дверь палаты и в коридор выезжает в своей коляске пестрый инвалид. На плече он держит рулон прозрачной ткани, а коляску ему катит скрюченная ведьма с землистым лицом, полуоткрытым ввалившимся ртом и красными глазами.
— Тебе говорю, встань! — провозглашает инвалид пронзительно и ликующе, словно в трубу трубит, — Возьми постель твою и иди в дом твой! Каждому да воздастся по вере его!
Никто опомниться не успевает, как колени женщины подламываются, она закидывает страшное лицо свое с помертвевшими вдруг глазами и валится на ковер. Мягко и бесшумно, как умеют падать только опытные эпилептики. Или алкоголики, утратившие чувство равновесия.
СЦЕНА 7
В машине
— Может быть закуришь? — спрашивает Тенгиз осторожно.
— Нет. Воздержусь. Я думаю он сейчас придет, — Роберт старается говорить по возможности спокойно.
Перед глазами у него Татьяна Олеговна. Как она падает навзничь, закинув к потолку мертвое свое лицо и страшный голос страхагента-владельца:
— Идиот косматый! Мозги в голову удавили? Кветин безгвамотный!
И поверх всего этого сухой непреклонный голос Сэнсея:
— Идите в машину Роберт. Я прошу Вас, в машину!
Голос командора, а у самого ноги трясутся. Старческие тощие ноги в узких брюках в полоску.
— Совсем плохо? — спрашивает Тенгиз сочувственно.
— Хорошего мало, — бормочет Роберт.
— Если бы точно знал, что с человеком происходит после смерти, — говорит Тенгиз, — Ни за что
