Повести и рассказы - Джо Хилл

— Хорошо, мэм.

Перед тем как подняться на крыльцо, Киллиан оглянулся — девочки по-прежнему сидели спинами к нему, не обращая ни на что внимания. Он вошел, стянул с себя башмаки и протопал по холодному линолеуму босыми грязными ногами. Стоило наступить на левую — и щиколотку жалила странная боль. Когда он сел, на сковороде уже шкворчали яйца.

— Неудивительно, что вы покалечились. Я ведь знаю, откуда вы тут, возле моего дома. Вы и те, что заходили раньше, — начала женщина, и Киллиан подумал, что она имеет в виду вырезанный на дереве крест, но она вела речь про другое. — Потому что за четверть мили от нас поезд тормозит, когда идет по дуге, и все вы прыгаете, чтобы не наткнуться на Арнольда Удава в Нортгемптоне. Так? Вы ведь там спрыгнули?

— Так, мэм.

— Боялись Арнольда?

— Да, мэм. Слыхал я, что с этим типом лучше не встречаться.

— По правде говоря, самое ужасное в нем — кличка. А так-то он никому не страшен. Он старый и толстый, и если кто-то из вас бросится прочь от него, он выдохнется, не успев разбежаться. Да Альфред и бегать-то не станет. Разве что услышит, что где-то по дешевке распродают бургеры. Зато поезд подходит к повороту со скоростью миль тридцать в час, да и на повороте не очень-то замедляется. Прыгать с него гораздо опасней, чем попасть в участок в Нортгемптоне.

— Да уж, мэм, — согласился Киллиан, потирая левую ногу.

— В прошлом году оттуда пыталась спрыгнуть беременная, врезалась в дерево и сломала шею. Слышите меня?

— Да, мэм.

— Беременная, совсем девочка. Бродяжничала вместе с мужем. Вам стоит поделиться этой историей с остальными. Лучше не слезать с поезда, пока он не остановится. Вот ваша яичница. Тост джемом намазать?

— Если не трудно, мэм. Благодарю вас, мэм. Слов нет, как пахнет!

Держа в руках кухонную лопатку, женщина облокотилась на столешницу и следила за тем, как Киллиан ест. А ел он жадно. Оба молчали.

— Что ж, — сказала хозяйка, когда тарелка опустела, — поджарю-ка я еще парочку.

— Да нет, не нужно. Вполне хватит.

— То есть добавки не хотите?

Он заколебался, не зная, что ответить. Вопрос был непростой.

— Хотите, — определила она и разбила в сковороду еще два яйца.

— Смотрюсь настолько голодным?

— Не то слово. Как бездомный пес, рыщущий на помойке в поисках объедков.

Когда она снова поставила перед ним тарелку, он сказал:

— Если вам нужно что по дому сделать, мэм, я буду только рад.

— Спасибо, ничего не надо.

— А все ж таки подумайте. Я ценю, что вы меня в кухню пустили. Я не какой-нибудь там, работы не боюсь.

— Откуда вы?

— Миссури.

— Так и думала, что с юга. Забавный выговор. А направляетесь куда?

— Не знаю.

Она прекратила расспросы и смотрела, как он ест. Потом вышла, оставив его одного.

Доев, Киллиан посидел в нерешительности, гадая, не стоит ли уйти. Пока он колебался, женщина вернулась, держа в руках пару черных ботинок и черные же носки.

— Примерьте-ка, подойдут?

— Нет, мэм, не стоит.

— Стоит, примерьте. Надевайте, надевайте. На вид размер ваш.

Он натянул неожиданные обновки. Наделись они легко, даже на левую, однако боль все равно проснулась, и он прерывисто вздохнул.

— Что с ногой?

— Подвернул.

— Когда прыгали с поезда?

— Да, мэм.

Она покачала головой.

— А кто-то может и разбиться. И все из-за глупых страхов перед толстым стариком, у которого зубов-то штук шесть осталось.

Ботинки оказались великоваты примерно на размер. Каждый застегивался на молнию, черная кожа блестела и лишь чуть-чуть потерлась на носках. Похоже, их почти не носили.

— Ну как, подошли?

— Вполне. Только не могу я их взять. Слишком уж новые.

— Бросьте. Мне они ни к чему, а муж уже никогда не наденет. Погиб в июле.

— Мне очень жаль.

— А мне-то как, — отозвалась она, не меняя выражения лица. — Хотите кофе? Кофе-то я вам и не предложила.

Он промолчал. Она налила им по чашке и тоже села за стол.

— Попал в аварию. Грузовик Управления работами[5] перевернулся. Пять человек еще погибло, кроме мужа. Возможно, вы читали. Было в газетах.

Киллиан не ответил. Об этом происшествии он не слышал.

— Машину вел мой муж. Ходили разговоры, что это он виноват, замечтался за баранкой. Расследование было. Что ж, наверное, виноват. — Она помолчала. — Так что, может, и к лучшему, что погиб. Как бы он жил с такой виной? Съела бы его изнутри.

Киллиан снова пожалел, что он не Гейдж. Гейдж нашел бы, что сказать. Потянулся бы через стол, взял бы женщину за руку. А Киллиан сидел в ботинках погибшего и отчаянно искал подходящие слова.

— Хорошим людям часто не везет, — наконец промолвил он. — Самым добрым. Без всякой причины. Просто вот так складывается. Если вы не уверены, что он виноват, к чему изводить себя дурными мыслями? Близких и без того тяжело терять.

— Что ж. Попытаюсь не изводить, — согласилась она. — Мне очень плохо без него. Но я стараюсь благодарить Господа за те двенадцать лет, что мы были вместе. За наших дочерей. У них его глаза.

— Да, — подтвердил Киллиан.

— Они тоже никак не придут в себя. Не понимают, как дальше жить.

— Да.

Они посидели еще немного, и женщина сказала:

— У вас, похоже, тот же размер. Могу предложить вам одну из его рубашек и брюки.

— Не надо, мэм. Мне неловко. Брать у вас одежду бесплатно.

— Бросьте. Какая тут может быть плата? Я стараюсь не впадать в уныние и искать в испытаниях хоть что-то хорошее. Буду только рада поделиться.

Женщина улыбнулась. Прежде Киллиан думал, что ее собранные в пучок волосы отливают сединой, но теперь, когда в одно из окон заглянул жиденький луч света, оказалось, что они просто очень светлые, как у ее дочерей.

Женщина вышла. Пока ее не было, Киллиан перемыл посуду. Вернулась она с парой брюк цвета хаки, подтяжками, теплой клетчатой рубахой и бельем. Провела Киллиана в комнату за кухней и вышла, пока он переодевался. Рубаха была великовата и слегка пахла другим человеком — не противно, просто слабый запах трубочного табака. Киллиан еще раньше заметил трубку из кукурузного початка на каминной полке над плитой.

Он вышел, держа под мышкой грязную, изорванную одежду и чувствуя себя нормальным человеком — чистым и свежим, с приятной тяжестью в желудке. Хозяйка сидела за столом, держа один из его старых башмаков. Она слегка улыбнулась, трогая заляпанную грязью полосу мешковины.

— Да уж, эта обувка заслужила отдых, —