Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

Зубы гипнотизировали. Зубы тигра? Волка? Кабана?.. Наверное. Очень похоже на кадры из программы о дикой природе Севера. Развитые клыки обеих челюстей (только у существа в черных очках они были одинаковой длины и направлены в разные стороны), узкие резцы, торчащие вперед; промежутки между резцами и клыками позволяют челюстям сцепляться крест-накрест.

Жуткое лицо нырнуло в тень и через несколько секунд снова выплыло на свет. Неподвижно-пристальные, будто металлические глаза парализовали волю Стаса. Его засасывало в глазницы с блестящими каплями на дне. Полукруглые гребни ребер торчали в распахнутом пиджаке. Кожа существа была бледной.

Мертвец, еще один мертвец.

Чудовище словно красовалось в луче электрического света. В ногах монстра сидела собака с полупрозрачной кожей и черной шишковатой головой.

— Он обещал мне… — проскулил пришедший в себя Роберт. — Он сказал, что подарит…

— …книгу, — закончил за него Стас.

— Да, да, вы должны понять… она бесценная… «Египет в описаниях и картинах» Георга Эберса…

Самое смешное (или страшное): Стас понимал.

Существо напялило на тонкую переносицу круглые черные очки. Склонилось над Стасом:

— А вот и мой биограф.

______________________

Имеются в виду «Вампиры» и «Вампиры замка Карди», только у романов разные авторы, скрывающиеся под псевдонимами: Барон Олшеври и Барон Олшеври-младший.

Эдгар Аллан По, «Падение дома Ашеров».

Георг Эберс — немецкий египтолог.

Глава 13

Целую вечность я провел в полутьме своего первого склепа: нагой, полубезумный, мертвый.

Я видел, как лопается и расползается лентами кожа, как вытекают наружу органы, как тает на костях прогнившее мясо, как трескаются сами кости, опутанные иссохшими мышцами. Глазницы, две открытые могилы, наполнились темной жидкостью. Какое-то время мое тело кишело жизнью. В нем пировали личинки. Наевшись, линяли и становились крупнее, снова ели, снова линяли, потом окукливались, чтобы повзрослеть и обзавестись крыльями. Полакомиться мушиными личинками и яйцами приходили клещи, муравьи, жуки и пауки.

Все это время я лежал рядом, внутри деревянной скульптуры (так я тогда считал), которая имела одну-единственную полость — раскрытый в крике рот. Я был замурован в странном изваянии, как насекомое в янтаре, и все, на что был способен, — необъяснимым образом приподниматься, как призрак, над своим новым твердым телом и неясным взором смотреть вокруг.

На сырые стены тесного склепа, на мраморную дверь, запечатанную с обратной стороны слоем извести и глины, на расположенные в сводчатом потолке узкие отверстия воздухообменных шахт. На каменные полки, где без гробов покоились два человеческих подобия: сгнивший труп старого алхимика (мое старое тело) и темно-коричневая статуя, кажущаяся нелепо-живой не только из-за моего присутствия в ней.

Скульптура была выполнена мастерски. Невероятное анатомическое сходство с настоящим человеком пугало: положение фигуры, тонкая резьба, цвет мертвой кожи, наверняка переданный постукиванием молотка по приложенным к дереву листьям. На меня смотрело лицо — лицо жертвы. Я не мог отделаться от ощущения, что статуя — человек, погибший от руки неведомого убийцы и принявший в ужасной смерти положение эмбриона. Мой затуманенный взгляд постепенно прояснялся, и в один из дней я различил едва заметную щетину на верхней губе и подбородке изваяния, коротко подстриженные волосы и туго затянутую на шее веревку, которую считал скупым ожерельем. И тогда я понял.

Моим новым телом стала…

…болотная мумия.

Это был удушенный или повешенный с помощью веревки мужчина, тело которого сохранилось в торфяном болоте, а после было перенесено сюда. Кем? С каким умыслом? В ответе крылась кошмарная истина: чтобы даровать мне воскрешение.

Корневая ткань (теперь я знаю, что торф — не земляное масло или горная смола, а горючая болотная земля, связанная минеральными частицами и волокнами сгнивших растений) сохранила внутренние органы мертвеца, подвергла кожу дублению, а кости сделала гибкими, как хрящи. Я не раз слышал про подобные мумифицированные находки в трясине верховых болот Германии, Польши, Британии и Ирландии.

И вот — я внутри чужих останков, уцелевших в колыбели стоячей воды.

Я не знал, что это за склеп, кто поместил в него болотное тело и как моя душа (или ее темная слизь) оказалась к нему привязана. Будучи человеком, я думал о жизни после смерти как о проклятии отравленной вампиром крови, способной поднять из могилы холодную бездыханную плоть. Но то, что происходило в гробнице, лежало за гранью моего воображения. Дикая неспешная постановка, которой руководили силы иного мира.

На стене погребальной камеры висела металлическая лампа, истекающая ярким голубым светом. Светильник горел с момента моего пробуждения, не коптил и не требовал замены фитиля и масла. Работа Дьявола, Всевышнего или древних мастеров. Плутарх утверждал, что одна из вечно горящих лампад украшала вход в храм Юпитера-Аммона. Другая неугасимая лампа светила на страницах сочинения Августина Блаженного. А также в нише городских ворот Антиохии, пока ее пятивековое бдение не прервали солдаты византийского императора Юстиниана. Рудольф не скрывал желания заполучить в коллекцию светильник с вечным маслом, но придворные умы могли предложить императору лишь фитиль из «кожи саламандры», огнеупорного асбеста, и лампу, которую питали тайные трубки, — очередной обман.

Каменные полки располагались одна напротив другой, с узким проходом между ними. Я, облаченный в саван болотной мумии, скорчился на правой от двери. Сначала я не чувствовал боли, только бесконечный ужас, он лился сквозь меня бурлящим потоком. Страх был моей болью — живой, илистого оттенка.

В одну из засечек вечности мое старое тело принялось извиваться, словно кто-то пытался вдохнуть в зловонный тлен жизнь, но пламя так и не занялось. Это продолжалось день или неделю: судорожные попытки, треснувшая плоть, кровь из личинок. Я ощущал враждебное присутствие, чью-то змеящуюся темную волю, слышал уродливый шепот — и узнал его. Голос ошпарил мой разум, все, что могло двигаться в неподвижном чреве, в хаосе космоса, и едва не отбросил в воронку безумия. А потом я остался один, один в мумифицированном мертвеце рядом с гниющим трупом.

Сначала я мог лишь смотреть.

А потом из отверстия над моей головой, которое я принял за вытяжную шахту, потекла кровь. Вязкие капли падали на застывшее лицо, шипели на щеке, просачивались в раззявленный рот. Горло обожгло судорогой. Боль обрела новые, физические оттенки: я почувствовал металлическую тяжесть с привкусом лимонного сока, который не давал крови свернуться, сделал сухой глоток, оцарапавший гортань, и закричал. Это был беззвучный внутренний крик, отозвавшийся во всем теле, которое просыпалось с каждой новой темно-красной каплей. По ссохшимся мышцам и размягченным костям пробежал ослепительный, режущий, жгучий импульс. Меня будто ударило черной молнией. Намертво