Полюс Доброты - Мила Бачурова
Он огляделся вокруг. Зачем-то переспросил:
— Леха так и лежал?
— Ну да, — кивнул Джек, — рожей в землянике. Я перевернул, сперва думал — били. Потом пригляделся, а это от ягод следы. Раздавил, когда упал. Теперь-то я их стер, уж больно по-дурацки выглядело.
— В землянике, — повторил Кирилл.
Огляделся — и правда, вся поляна, на которой они нашли Леху, усыпана ягодами. Или не вся?.. Кирилл опустился на колени, склонился ниже к душистым кустикам. Обошел поляну по периметру. Снова сел, разглядывая земляничные веточки.
— Ты чего там нюхаешь? — Джек присел рядом.
— А Леха... — медленно проговорил Кирилл, — он любит землянику? То есть, любил?
— А у тебя с чердаком все в порядке? — встречным вопросом отозвался Джек. — Поговорить больше не о чем? У вас больной перед смертью потел? Да. А-а, ну это хорошо...
— Не любил, — неожиданно отозвалась Олеся. — Ну то есть, все равно ему было. Я вчера собрала маленько, угостила и его, и Эрика. Эрик сразу спросил, где собирала, а Леха пригоршню в рот закинул — да, видать, и думать забыл.
Кирилл кивнул:
— Значит, все правильно. Землянику собирал не он.
Наклонился и сорвал ближайший кустик — три тонких, изогнутых веточки, концы которых должны были заканчиваться ягодами. Показал Джеку и Олесе.
— Видите? Пустые, ягод нет. И это не птицы склевали, тут почти вся поляна оборвана.
Джек присвистнул:
— То есть, собирала какая-то баба землянику, Леха ее спугнул, а она ему за это — нож в спину?! Ну, знаешь... Видал я, конечно, отморозков...
Кирилл покачал головой:
— Женщина, если бы набросилась, с Лехой не справилась. Его мужик ударил. Боец, а может, такой же охотник... Он не дрался, сразу насмерть бил. — Кирилл показал на единственную рану. — Знал, как ударить и куда.
— Я бы справилась, — подала голос Олеся.
— Ну, ты с собой кого попало не ровняй... Хотя, конечно, исключать нельзя. Может, и женщина убила.
— Да за что?! — снова взвился Джек. — За землянику поганую?!
— Не знаю. — Кирилл взялся за виски. — Что-то крутится в башке, а что — понять не могу.
Хоронили Леху без Джека. Он ушел на разведку.
Глава 13
Эри. Павловск. 695 км от Бункера
На привал остановились вынужденно — поднялась метель. Привычно ушли в лес, схоронившись под елками, окружившими небольшой пригорок.
— Если надолго замело, тут и встанем, — решил Серый, — дальше не пойдем. Все равно по такой погоде далеко не уйти, а место хорошее.
Мрак кивнул. Эри, как обычно, не спрашивали. Но, если бы спросили, ответ был очевиден — из вариантов идти или нет, Эри неизменно выбирала второе. Куда бы ни идти, лишь бы не идти. Переходы выматывали так, что на слово «привал» и Серого, произносящего это слово, Эри была готова молиться.
Она сидела на рюкзаке под разлапистой елью, укрывшись от разбушевавшейся пурги шалашом из еловых лап — научилась этому у адаптов. Ветер в «шалаш» почти не проникал, и следить за тем, как кружит по поляне снегопад, Эри даже нравилось.
На вершине пригорка, прямо посредине, тоже выросла елка. Одна-единственная — стройная, изящная, с пышными ветвями и устремленной ввысь макушкой. Снежные языки облизывали ее, будто танцуя вокруг замысловатый танец.
— В лесу родилась елочка, — прошептала Эри, — в лесу она росла. — Подумала, что в детстве представляла себе лесную красавицу из песенки именно такой.
На Новый Год в Бункере, в столовой, обязательно появлялась елка. В детстве Эри была твердо уверена, что ее приносит Дед Мороз. Годам к семи начала сомневаться и подглядывать за взрослыми. Когда вывела их на чистую воду — она вспомнила вдруг, с какой дурацкой обидой рассказывала о своих наблюдениях Григорию Алексеевичу — тот улыбнулся, подмигнул и поздравил Эри с тем, что теперь она тоже взрослая. И может помогать устраивать праздник для малышей — наряжать елку, украшать столовую и заворачивать в красивую бумагу подарки. Эри посвящением во взрослые страшно возгордилась, и в ближайшие три года — до тех пор, пока не подросли следующие догадавшиеся, в Бункере не было более ретивой украшательницы, чем она.
Елку привозил в Бункер пожилой ремесленник Тимофей. По полночи проводил в лесу, разыскивая достойную детского праздника красавицу. Даже когда изменился климат, и удушливая жара сменилась морозом и снегопадами, «налаживал» специально сконструированные санки, прицеплял к ногам широкие охотничьи лыжи и уходил в лес.
Эри однажды слышала, как Вадим Александрович отчитывает Тимофея:
«Тимофей Степанович, бога ради! Ну кому нужно это геройство, в ваши годы бродить по лесу? Неужели нельзя нарядить искусственную елку, мы ведь нашли в институтских лабораториях целых две! Обе прекрасно сохранились, одна даже наряженная, уже с игрушками — до сих пор помню, как радовался Михаил Натанович, когда ее принес... Ну, чем плохая елка?»
«Хорошая, — соглашался Тимофей. С начальством он никогда не спорил. — Помру — наряжайте что хотите, хоть кактус с оранжереи. А пока я жив, детишкам будет радость. Оно ж настоящее! Лесом пахнет. Праздником».
«А то, что потом это „настоящее“ желтеет и умирает, вас не беспокоит? — сердился Вадим. — Каждый год мы выбрасываем загубленное дерево. Каждый год! Если бы вы их не трогали, уже бы целая аллея набралась».
«Елок вокруг полно, — ворчал Тимофей, — а детишкам счастье. Где еще-то живого лесу понюхают?.. Как хотите, Вадим Саныч, а я пошел».
И, впрягшись в самодельные санки на полозьях из алюминиевых полос, решительно устремлялся в лес.
Пожилой ремесленник «трепотню» вообще не любил. Тихо, спокойно делал то, что полагал должным. Так и умер — нагнувшись к заевшему приводу токарного станка, посмотреть «что там за дрянь», и больше не разогнувшись.
«Сердце», — сказал тогда Вадиму Григорий Алексеевич.
Взрослые были слишком ошарашены бедой, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг.
