Клыки - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
Он бросил Хвостика. Предал. Оставил шпане на растерзание. Просто не вышел на зеленый ковер, снялся с соревнований. Чтобы не проиграть.
С Хвостиком они больше не общались. А потом у отца Мизинца заладилось на второй работе, и они переехали в более спокойный район. Мизинец пошел в новую школу, нашел нового друга… Кляпа.
Которого тоже предал.
«Кляп сломал ногу…»
Мальчик спал и не хотел просыпаться. Даже после того, как брат-один набрал в рот воды и выплюнул в расслабленное круглое лицо. Мальчик спал и разговаривал во сне. Странная версия Зиппо.
Мизинец слушал под метроном зацикленной мысли: «Кляп сломал ногу…»
— Львиный рык, — говорил мальчик, — волчий вой, рев бушующего моря и разрушительный меч — частицы вечности, слишком великие для людского глаза.
«Кляп сломал ногу…» — думал Мизинец.
Они собирали бутылки с водой, пакеты и банки с едой. В растрескавшейся стене из стеклоблоков плыла череда мутных отражений.
Кляп подобрал большой лимон, откусил и протянул Мизинцу.
— Держи, витамин С, чтобы цинги не было. Помнишь, как в «Терроре»?
Мизинец распахнул глаза. Толкал тележку. Глаза стали снова слипаться. Это ничего. Даже хорошо. Во сне он возьмет у Кляпа лимон и вгрызется в толстую кожуру. Чтобы не было цинги. Витамин С.
— Начался сильный ураган, — рассказывал мальчик, причмокивая губами. — Сильный ветер поднялся из-за того, что огромная рыба всасывала воздух между гнилых губ. Ветер подхватил человека и закинул в пасть рыбы.
Зиппо шел сбоку, послушно держался за ручку тележки. Внимательно слушал мальчика.
— Оказавшись внутри рыбы, человек увидел других пленников: живых и мертвых. И тогда он сказал им: «Я слышу, как бьется сердце рыбы. Давайте танцевать и петь, громче, чем бьется сердце!»
Зиппо улыбнулся. Тележка прохрустела по битому стеклу, Мизинец открыл глаза. Расстегнул куртку. Потом застегнул. Через некоторое время снова расстегнул.
«Кляп сломал ногу…»
Других слов не было, не было ничего, пусто, пусто, думать не о чем.
Через три часа стали на привал.
* * *
Смурф отошел, чтобы оценить свое творение. Склонил голову к правому плечу, к левому, остался доволен.
— Ну, кто вякнет, что это не искусство?
— Оно! — поддакнул брат-один.
— Да отпусти ты его, — сказал Смурф. — Не мешай голубкам.
Он раскатисто заржал. Брат-один убрал колено с плеча Оза, отошел и встал рядом со Смурфом. Стояли, любовались.
— Тряпку достань, — сказал Смурф. — Пускай поделится впечатлениями от первой брачной ночи.
Брат-один подошел и потянул за уголок грязного кляпа. Тряпка медленно выползла изо рта Оза.
Оз закричал. На полноценный крик не хватило ни сил, ни воздуха: Оз скорее отплевывался и откашливался звуком. Извивался и дергался, но веревка держала крепко.
Не отпускала из объятий мертвеца.
— Благодарочка за идею, — сказал Смурф. — Но я и от себя добавил, заметил?
По лицу трупа ползали черви. Нос мертвого мужчины скреб по щеке Оза. Выжженные глазницы смотрели внимательно, рот приоткрыт — будто покойник собирался что-то сказать.
Большой раздувшийся труп и высокий, худой парень, связанные лицом к лицу.
— Ладно, — сказал Смурф, — не будем вам мешать.
— Сладких снов, — сказал брат-один и задохнулся смехом.
Смурф нахмурился.
— Что-то они мне напоминают… А-а, колбасу! Знаешь, такую, перевязанную?
— Точняк! — сказал брат-один.
Оз мычал и пытался расслабить веревки, но ничего не получалось.
— Сергей, — позвал Оз, — пожалуйста.
Мизинец сидел на одеяле и смотрел на Оза. На мертвеца, к которому Оз был привязан. Рассматривал узоры вен под грязно-зеленой кожей, кровянистые пузыри…
— Я ничего не мог сделать, — сказал он, — ничего. Он сломал ногу.
Мизинец лег, перевернулся на бок, спиной к Озу.
— Рухнут дома, — сказал мальчик во сне, — и сломаются деревья, и ветер будет гулять над голой землей. И появятся из ветра чудовища. И в глазах их будет гореть огонь.
Лежа на одеяле, в страшной пустоглазой темноте, Мизинец безудержно рыдал, стиснув зубы на лямке рюкзака. Представлял лицо Кляпа — и не мог остановиться. Не успевал подумать о каких-то конкретных поступке, ситуации, слове. Просто лицо друга. И слезы.
В конце концов Оз затих.
______________________
Из фильма «Гарри Поттер и узник Азкабана» Альфонсо Куарона.
«И сказал им Елисей: это не та дорога и не тот город» (4-я книга Царств, глава 6, стих 19).
Пословица Ада из «Бракосочетания Рая и Ада» Уильяма Блейка (перевод Самуила Маршака).
Глава 10
На волнах. Грязная дорога, прекрасное место. Выбор Мизинца. Ширма открывается. В небе
1
«Море волнуется раз…»
Пенные волны били в корму сейнера «Ветреный», перелетали через палубу, вливались в люки и горловины. Буря усиливалась. Откуда вообще взялась? Журналист не успел об этом подумать: его подтолкнули к трапу.
— Вниз! — крикнул матрос.
Журналист спустился. Прошелся по узенькому коридору мимо каюты комсостава, матросского кубрика и открыл дверь общей каюты. Ввалился внутрь, мокрый, соленый, с фотокамерой в полиэтиленовом пакете. Матрос, который торопил на палубе, вошел следом и закрыл дверь.
В общей каюте обосновался почти весь экипаж (наверху, в рубке, остались только капитан и рулевой). У многих матросов журналист уже успел взять интервью. Лучше всего вышло с огромным, точно медведь, рыбаком.
Медведь рассказал, что раньше жил и рыбачил на Кольском полуострове. Озеро было большим и красивым: заливы, бухточки, ягодные островки. Рыбы столько, что лодка заполнялась круглый год. Жил рыбалкой и охотой, как и мечтал. Возил рыбу в ближайшее село — шестьдесят километров по бездорожью. А потом рядом с селом построили акваферму, и свежую, экологически чистую рыбу перестали брать. Сильно переживал. Почти физически мучился, когда рыба портилась на глазах. Обидно было: благородное ведь дело, а тут эти аквафермы. (Аквафермы против традиционного рыболовства. Журналисту понравилось. Об этом можно было сделать отдельную статью.) Второй болью Медведя было то, что некому передать свое дело. Он души не чаял в единственной дочери, но оставалась горечь: сын ведь всегда ближе к отцу, первый помощник… Озерная рыбалка умирала, уходила в небытие. Если бы у него был сын, тогда Медведь не уехал бы в город, не оказался бы на борту «Ветреного».
У журналиста тоже была дочь. Она собирала фигурки динозавров. Любила играть в «Море волнуется раз». Журналист ощутил укол беспокойства: судно раскачивалось на волнах, за дверью выл ветер. На берегу ждала дочь. Он надеялся, что буря останется в море.
Из порта вышли два дня назад. Шум прибоя, рыбный душок от сетей, манящая даль. Экипаж встретил тепло, стойко терпел на борту сухопутную акулу
