Гнездо Феникса - Евгений Иванович Филенко

– Отчего же не видели, – возразил Хаим. – Поверьте мне, Берт, они вас не воодушевили бы. Во-первых, женщин здесь чрезвычайно мало и внешней привлекательностью они не блещут. Продолжение рода является привилегией высшего жречества и окутано культовым туманом, за который нам покуда не удалось проникнуть. Во-вторых, местные женщины довольно забитые и пугливые существа. Малоподходящий объект для контакта.

– Предрассудки, – фыркнул Биссонет. – Из той же обоймы, что и недопущение наших женщин в практическую ксенологию…

– …А по ядрам его пнуть ты сможешь? – снова вскинулся уже задремавший было Джед.

– Были бы ядра, – ответил Кратов рассеянно.

4

…Вошел Аксютин. С любопытством озирая убранство помещения, приблизился и сел рядом. Его пальцы погрузились в свалявшийся мех напольной шкуры. «Троглодиты, – сказал он негромко. Лицо его светилось удовольствием. – Нет, в этом что-то есть. Я вам завидую, Костя. Ей-богу, брошу все эти лингвары-бювары, отрину вековые наслоения культуры и подамся куда-нибудь так же… в пещеру!» Потревоженный звуками его голоса, Джед свирепо всхрапнул, но не проснулся, а лишь перевернулся на другой бок. «Так вот, о „третьей силе“, – продолжал Аксютин. – Я думаю, в ее присутствии никто уже не посмеет усомниться». – «Еще бы, – усмехнулся Кратов. – Вопрос в том, какую из всех наличных сил назвать „третьей“. Если вы о Мерцальниках, так они – явно „первая“. Как по времени, так и по авторитету». Аксютин кивнул. «А всего означенных сил четыре, – сказал он. – Мерцальники, Аафемт, люди и – эти… Ио… вуу… Ну, вы понимаете, кого я имею в виду. Даже если они пассивны и только наблюдают. Слабое воздействие зачастую оказывается самым эффективным». «Не так уж они пассивны, – возразил Кратов. – Вдобавок, сознание того, что они впутали в свое, в общем-то внутреннее с Аафемт дело землян и подставляют их на каждом шагу, когда вместо тарана, когда вместо щита, должно давить им на совесть». – «Буде таковая категория им известна!» – «Все равно какой-то нравственный императив в их поступках присутствует. Иначе они давно бы уже плюнули на эту разнесчастную планету». – «А если ими руководит всего лишь уязвленное самолюбие? Или ложно понимаемые принципы? Например, доведенный до абсурда принцип расовой неделимости? Знали бы вы, каких бед натерпелось человечество из-за этого и ему подобных символов веры!..» – «Я знаю». – «Верно, вы же любопытный…» – «Если вы окажетесь правы, плохи наши дела, – усмехнулся Кратов. – Тогда и самом деле мы всего лишь пешки в чужой партии. Остается, впрочем, надежда, что наше кондовое своенравие все же вывезет на кривой. Трудно разыгрывать партию фигурами, так и норовящими каждую секунду чесануть врассыпную!» – «Особенно нынче, – веселился Аксютин. – На аудиенции у Алмазного Жезла. С такой пешкой, как вы, Костя, любой гроссмейстер спятит!» – «Но партия еще не завершена», – прозвучал чей-то хладнодушный голос, очень знакомый, но положительно неуместный в такой обстановке. Кратов обернулся и обнаружил, что вполоборота к нему, притулившись в чернильной тени, сидит в обыкновенной своей, даже на взгляд неудобной позе Тьмеон. Это был повод для изумления, но самым изумительным в ситуации была, пожалуй, крайняя незначительность изумления. Ну, сидит и сидит, что в том диковинного? Вот и Аксютин скорее с удовольствием, чем с удивлением, воспринял участие в беседе нового лица. «Вы правы, коллега, – сказал он воодушевленно. – Но вся прелесть положения заключена в том, что партия-то у каждого своя! Не только у игрока, вернее – у того, кто всерьез полагает себя игроком, но и у всякой фигуры на доске. Любопытно, что и сам игрок – точно такая же пешка, как и все остальные!» – «Кто же всеми нами движет?» – осведомился Кратов. «О! – шепотом вскричал Аксютин. – Гроссмейстер из гроссмейстеров, чемпион всех ристалищ, его величество Судьба!» – «По прозвищу „Удача“», – задумчиво присовокупил Кратов. «Это что? – встрепенулся Аксютин. – Плоддерский фольклор?» – «Это мой личный фольклор…» Тьмеон передернул костлявыми плечами и сказал безразлично: «Но все проиграют». – «А так не бывает!» – энергично возразил Аксютин. «Бывает. Так и только так. Все иное – Ложносумерки. И тот, кто получает приз, увидит, что в руках его – пустышка. Его удел – разочарование». – «Я выиграю», – сказал Кратов упрямо. «Безумец, – обронил Тьмеон. – Хочешь говорить с глухим? Подарить свой портрет слепому? Драться с безруким?..» – «Это Драконий-то Шип безрукий?» – «И он тоже. Захочет схватить – но не сумеет». – «Опять пророчества, – поерзал Аксютин. – Не выношу я этих оккультизмов! Я, отцы мои, материалист…» – «Нашли чем гордиться, – хмыкнул Кратов. – Но кто же этот глухой слепец?» – «Знающий знает», – уклончиво промолвил Тьмеон. Еще один желающий побеседовать возник на пепельном фоне остывающей стены плоской серой тенью. Кратов на всякий случай подобрался: ему почудилось, что это не кто иной, как Малый Страж, которому в их теплой компании уж совершенно не место. «Константин, – шепотом позвала тень. – Вы не спите?» Тьмеон снова дернулся, на сей раз – с явным пренебрежением, легко выпрямился во весь немалый рост и ушел. Аксютина тоже не оказалось на прежнем месте. «Я не сплю, – пробормотал Кратов. – Уснешь тут, как же…»

5

– Константин, – снова позвал командор.

– Да-да, я слышу.

– Простите, что я вас потревожил.

– Я толком и не спал. Так, видения какие-то бредовые… А вы бы уснули?

– Полагаю, что да. Если бы, конечно, я был на вашем месте, а не на своем.

Джед недовольно заворчал спросонья и спрятал лицо в ладони. В дальнем углу, не закончив дискуссии, плечом к плечу мирно возлежали ксенологи. Кратов бесшумно поднялся.

– Идите сюда, к столу, – позвал Дилайт. – Можете даже сесть в мое кресло.

– Спасибо, – сказал Кратов, но остался на ногах. Прислонился к влажной стене подле окна. Оттуда тянуло прохладой. – Как вы догадались, что я знаю сакральный язык Аафемт?

– Допустим, для меня это давно не секрет, – усмехнулся Дилайт. – Вы же сами при каждом удобном случае подчеркивали свою любознательность. Ваша редкая осведомленность о предмете исследований всплыла уже при первой нашей беседе. Уместно было предположить, что вы не упустили случая узнать о своих предшественниках на Уэркаф побольше… И потом, я вас проэкзаменовал.

– Как?

– У меня такой обычай: экзаменовать всех новых людей в своем окружении на знание иностранных языков. Особенно когда это касается языка Иовуаарп… Если помните, я предположил, что первопроходцы обидятся на то, что мы сокращаем имя планеты более чем наполовину. И вы тотчас же со свойственным вам прямодушием возразили мне.

– Здорово вы меня подловили…

– Это моя работа.

– Проще было бы спросить в лоб. И я бы не стал скрывать. К чему мне это?.. Так вот, о прямодушии. Когда я излагал Вилге и Биссонету свою гипотезу о ситуации на Уэркаф, мне в голову пришла еще одна мысль. И она была