Светлые века - Йен Р. Маклауд
Та же самая гильдейка, которая отправила меня за угол в сооружение подле церкви накануне Дня бабочек, выходила из апартаментов с отделкой из каменной крошки на Стоунли-роуд как раз в тот момент, когда я подошел. Посомневавшись, она кивнула и впустила меня, я стал подниматься по лестнице сквозь запах вчерашней стряпни и звуки – кто-то неуклюже разучивал гаммы на плохо настроенном пианино. Квартира Анны, как я знал уже много лет, была третьей слева на втором этаже. На сердце у меня стало легко, потом тяжело, когда я поднял руку, чтобы постучать по потемневшей краске.
– Входи, Робби, – сказала она как раз перед тем, как я это сделал.
Анна сидела на кровати рядом с большим потертым кожаным чемоданом в своей знаменитой пустой комнате, хотя, по сравнению с тем местом в Ашингтоне, откуда я только что приехал, жилище не выглядело излишне мрачно. Небольшой туалетный столик. Раковина и плита. Платяной шкаф, из которого извлекли всю одежду и сложили в чемодан.
– Не понимаю, как ты терпишь звуки этого пианино, – сказал я.
– Единственная вещь, по которой точно не буду скучать. – Она коротко рассмеялась в неповторимой манере Анны Уинтерс.
На ней был серый шерстяной кардиган. Рукава оказались длинноваты, и она подвернула их, хотя запястья оставила закрытыми. Ее лицо было спокойным, но волосы, в кои-то веки, выглядели так, словно им не помешала бы расческа.
– Ты действительно планируешь уехать?
– После вчерашнего вечера не думаю, что у меня есть возможность что-то планировать или не планировать. Вот… – Она помахала письмом, которое сжимала в руке. – Проще будет, если сам прочитаешь.
Я подошел с ним к окну. Дешевая желтоватая бумага, неровный машинописный текст с пробитыми насквозь точками. Заголовок, оттиснутый штампом, указывал на лондонское подразделение Гильдии собирателей. С первого взгляда документ напоминал какое-то библиотечное уведомление; в нем упоминались «расхождения» и «незначительные нарушения». Не могла бы она заглянуть в их контору в удобное для нее время? Ну хоть не из Сент-Блейтса написали.
– Не торопятся, – заметил я.
– Мне нравится этот вопросительный знак – как будто я могу просто сказать «нет» и продолжать жить своей жизнью. Но ты знаешь, на что похожи эти организации. Чем больше они извиняются, тем сильнее ты осознаешь, как впиваются когти.
Догадавшись, что она не хотела забирать письмо, я положил его на пустой комод там, где упавшая на лакированную поверхность капля оставила пузырящуюся отметину.
– О, это не из-за прошлой ночи! Даже Гильдия собирателей не так быстра. Нет, они вынюхивали что-то целую вечность. Есть один конкретный персонаж по имени Спирджон – он приходил несколько раз, но мне всегда удавалось отсутствовать или, по крайней мере, притворяться. Сейчас его там нет, верно?
Я покачал головой. На улице не было никого, кроме ребенка с хулахупом.
– Но после того, что кричал Джордж, видела Сэди и слышали все остальные, они не сдадутся – я права?
– Джордж не предаст тебя, Анна, по крайней мере, когда придет в себя. И я не думаю, что Сэди…
– Я беспокоюсь не о них. Молва, слухи. О, эта Анна – она всегда была немного странной. Ты же видел, как люди отшатнулись, когда Джордж начал кричать…
Я сел с противоположной стороны от ее чемодана. Некто продолжал терзать пианино. Нагрянули воспоминания – так внезапно, что я моргнул, – о том дне в Редхаусе, о волшебных звуках, которые она извлекла из покрытого машинным льдом инструмента.
– Мне так жаль, Анна…
Она тихонько фыркнула. Ей не нужна была моя жалость. Даже в этой ситуации, даже сегодня в ее глазах не угасло зеленое пламя, когда она отвернулась от меня и скользнула взглядом по щели между тонким ковром и пыльной деревянной панелью на стене.
– Теперь я многое понимаю. Все то, о чем рассказывала Мисси, выражая надежду, что я с такими вещами никогда не столкнусь. Понимаю, как издавна жилось подобным мне. Тем, кто… изменился. Ты пытаешься жить обычной жизнью. Возможно, даже начинаешь верить, что все одинаковы или что не важно, какой ты. Но происходят разные инциденты. С Сэди в школе Святого Иуды кое-что было… скажем так, несчастный случай. Мы упражнялись в стрельбе из лука, и она, как водится, дурачилась – а потом ей попали в плечо. Было довольно много крови, но, думаю, я предотвратила кое-что похуже. Некоторое время после этого она странно косилась на меня. А потом забыла, или ей показалось, что забыла. Однако такие вещи накапливаются. Сэди опять начала смотреть на меня так же. И, конечно… взгляни на бедного Джорджа. Ему-то что я сделала?
– Сегодня утром о нем писали во всех газетах.
– Правда? Ну и славно. Он же этого хотел.
– Кажется, он хотел изменить мир.
– Что ж. Разве мы все не хотим того же?
– Тон заметок не так уж плох. Даже в «Гилд Таймс». Как будто каждый в Лондоне может понять, как сильно он разочаровался во всем. В Ньюгейте состоится настоящий публичный суд. Никто не пострадал, когда рухнула капелла, и место было заброшено, так что же с ним сделают? Вышвырнут из гильдии, которую он презирает?..
Взгляд Анны метнулся ко мне.
– Что с тобой произошло?
К моему горлу.
Я сглотнул и вновь почувствовал боль в тех местах, где пальцы Стропкока впились в меня. Я ощутил – глядя ей в глаза, вспоминая о странном кристалле, – как между нами сгущается прошлое, будто чуть пахнущий нафталином воздух из ее чемодана.
– Знаешь пару по фамилии Боудли-Смарт?
Она подумала, затем кивнула.
– Я был на собрании, этаком спиритическом сеансе, в их доме вчера вечером, прежде чем Сэди нашла меня. Я туда пришел вместе с… мистером Снайтом. Полагаю, тебе известно, кто он такой?
– Я знаю, кто он такой. – На ее лице не дрогнул ни один мускул. – Точнее, кем он себя называет. Но, Робби, с какой стати…
Пока мы сидели в той комнате и между нами лежал ее чемодан, я объяснил Анне, как узнал Стропкоков в Уолкот-хаусе. Это была непростая история с озарениями, путаницей, воспоминаниями, тупиками. Не успев опомниться, я уже рассказывал о своей матери, Брейсбридже, визитах в дом грандмастера Харрата каждый полусменник – о вещах, которыми не делился даже с мистрис Саммертон и которые вели меня шаг за шагом, неудача за неудачей, видение за видением к халцедону на чердаке Стропкока.
Не столько закончив, сколько устав, я замолчал. Даже пианино прекратило тренькать.
– Итак… – наконец проговорила Анна. – Ты
