Последний вольный - Виктор Волох
— Что это было, Макс?
Я глубоко вздохнул, выравнивая дыхание. Леся «чуткая», она слышит голоса и чувствует фон, но видеть варианты будущего, как я, где нас раз десять за последнюю минуту могли испепелить, она не могла. Для неё это был просто напряженный разговор.
— Это было твое первое знакомство с Темным, — хрипло сказал я. — С почином.
— Они все такие… жуткие?
— Горелый… это еще цветочки. Просто цепной пес. Бывают и похуже.
Я наконец заставил себя подняться. Ноги всё еще были ватными, но держали. Первым делом я хлопнул по рюкзаку, проверяя, на месте ли этот чертов куб. На месте. Тяжелый, как грехи моей юности.
— Я не поняла одного, — спросила Леся, поднимаясь следом. — Кто такой Варламов?
— Вратарь хоккейный. Или блогер кучерявый, не помню, — буркнул я, отряхивая джинсы.
Леся посмотрела на меня как на умалишенного.
— Шучу, — я криво усмехнулся. — Понятия не имею, кто он сейчас. Знаю только, что в девяностые это имя открывало любые двери и закрывало любые рты. Это единственное, что могло остановить Горелого.
— Но почему?
— Потому что Горелый решил, что я, человек Варламова. А связываться со «старой гвардией» ему кишка тонка. Он, может, и отморозок, но жить хочет.
— А на самом деле? — Леся прищурилась. — Ты с ним связан?
— Я этого Варламова в глаза не видел. Может, он вообще уже десять лет как на Ваганьковском лежит.
Глаза Леси округлились.
— Ты… ты блефовал?
— На все сто.
Я быстрым шагом направился к выходу из парка.
— И в этом наша проблема, Леся. Горелый сейчас на измене, он побежит к своим, начнет «пробивать» информацию. И очень скоро выяснит, что я взял его на понт. И вот тогда он вернется. Злой как черт и с подкреплением.
— И что нам делать?
— Валить отсюда, — бросил я, ускоряя шаг. — Быстро и далеко. Пока он не понял, как я его развел.
Моя берлога находится прямо над магазином, на втором этаже. Это типичная для центра «перепланировка»: снесенные перегородки, превратившие трешки в одну большую студию. У окна, то, что я гордо именую кухней (плитка на две конфорки и старый холодильник «ЗиЛ»), посередине, продавленный диван, стол, заваленный книгами, и пара разномастных стульев для гостей, которых у меня почти не бывает.
На стенах висят три выцветшие акварели с видами дореволюционной Москвы, наследство от предыдущего жильца, который, кажется, спился в этих стенах еще в девяностые. Из окон открывается вид на кривые переулки и крыши Хитровки. Солнце уже упало за горизонт, и город начал вспыхивать электричеством. Желтые квадраты окон в сталинских высотках за рекой, красные габариты машин на набережной, мне нравится иногда лежать в темноте и смотреть на эту мозаику, гадая, кто там живет и о чем думает.
Леся забралась с ногами на диван, обхватив колени, а я рухнул в свое любимое кресло, которое скрипнуло, принимая знакомую тяжесть.
— Ну вот, — выдохнул я, ставя на стол стакан с водой (руки всё еще требовали чего-то покрепче, но я сдержался). — Теперь ты понимаешь, почему я не хожу на корпоративы с коллегами.
Леся посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом. Я покачал головой, пытаясь убедить в этом скорее себя, чем её:
— Всё обошлось. Мы ушли целыми, а это главное. И ты молодец. Среагировала четко: сказали в кусты — значит, в кусты. Без самодеятельности.
— Не разговаривай со мной как с ребенком, — тихо огрызнулась она. — Я не школьница.
— Не начинай. Ты жива, я жив. Значит, я всё сделал правильно.
Леся слабо, вымученно улыбнулась, но улыбка тут же погасла.
— Макс… Ты был страшным.
— В смысле?
— Твой голос. Он стал… пустым. Я думала, ты его сейчас убьешь. Прямо там, не сходя с места.
— Я блефовал, Леся.
— Нет, — она покачала головой. — Блеф, это когда врут. А ты был готов.
Я промолчал. Она была «чуткой», её не обманешь. В тот момент, когда Горелый начал давить, во мне проснулось то, что я десять лет пытался похоронить. Инстинкт убийцы.
— Он искал слабину, — наконец сказал я, уходя от ответа. — Если бы я дернулся, он бы нас разорвал.
— Я думала, ты никого из них не знаешь.
— Я знаю этот тип людей.
— Он говорил так, будто знает тебя лично, — не унималась Леся. — Назвал тебя по фамилии. Знал, что ты встречался с Сергеем.
Я смотрел в окно, на огни Яузы.
— Макс? — в её голосе появилась настойчивость. — Откуда ты знаешь такие имена? Варламов… Горелый… Это связано с тем временем? До магазина?
— Леся… — в моем голосе прорезалась грубость, которая напугала её в парке.
Она осеклась, но взгляда не отвела. В её серых глазах было только упрямство и желание понять, с кем она вообще связалась.
— Меньше знаешь, крепче спишь, — сказал я наконец, глядя ей прямо в глаза. — Это не поговорка, это инструкция по выживанию. Держись от этого подальше. Просто знание таких фамилий может укоротить тебе жизнь лет на пятьдесят.
Леся чуть наклонила голову, глядя на меня исподлобья:
— Ты же сам сказал, что я уже в беде. Куда уж больше?
Я замялся. В нашем мире есть негласное правило: не выносить сор из избы и не грузить «спящих» внутренней кухней. Совету бы очень не понравилось, что я провожу ликбез для посторонней. Впрочем, плевать я хотел на Совет.
К тому же, я никогда не верил в ложь во спасение. Незнание не освобождает от ответственности, оно просто делает тебя легкой мишенью.
— Ладно, — я потер переносицу. — Что ты вообще знаешь о Темных? Кроме сказок?
Леся подобрала ноги под себя, устроившись в углу дивана. В её руках дымилась большая кружка с чаем, и она грела об неё бледные пальцы.
— Ну… Я думала, это маги, которые, типа, перешли на сторону зла. Как в «Звездных войнах».
— Если бы всё было так просто, — усмехнулся я. — Нет никаких «сторон». Темные, это не фанатики с красными мечами. Это идеология. Они называют это «Право Сильного».
Я попытался подобрать слова, которые были бы ей понятны.
— Смотри. Они считают, что мораль, совесть, законы, «хорошо» и «плохо», это сказки для бедных. Ошейник, который придумали слабые, чтобы сильные их не сожрали. Или, наоборот, инструменты, которыми пастухи управляют стадом.
Темные уверены: если ты соблюдаешь правила — ты овца.
Вот, например, сегодня. Ты спросила у сторожа разрешения забрать куб. Темный бы даже спрашивать не стал. Он бы просто взял.
— То есть украл? — уточнила Леся.
— Для тебя это кража. Для него… естественный отбор. Он бы сказал, что ты не воруешь только
