Корпорация Vallen'ок 3 - Сергей Хардин

Когда видео закончилось, он вынул флешку. Положил её поверх стопки фотографий, положил ровно и аккуратно.

И поднял на меня глаза, в которых не было ни ярости, ни возмущения. Там была бездонная, леденящая душу пустота. Пустота всепоглощающего разочарования, пустота человека, который знает цену предательству и которому снова, в который уже раз, поднесли на блюдечке его горькие плоды.

Его пальцы медленно и почти бесшумно постучали по дереву. Раз. Два. Три.

— Ты… — его голос, низкий и тихий, казалось, он рождается не в голосовых связках, а где-то глубоко в груди. — Ты проявил должное уважение.

Он сделал паузу, давая этим словам повиснуть в воздухе.

— И недюжинную глупость, — добавил он, голосом безэмоциональным, словно говорил о погоде. — Но… претензий к тебе… у меня нет.

Он откинулся в своем кресле, и оно тихо скрипнуло. Его взгляд уперся в меня с новой силой.

— Но, если хоть одна живая душа, — он произнёс это медленно, растягивая слова, вкладывая в каждый слог особый смысл, — узнает о том, что было в этом конверте… — он не закончил фразу. Он просто медленно и лениво провёл указательным пальцем поперёк своего горла. Жест был отточенным, древним, как сама идея убийства. — Смерть твоя будет лютой и долгой. Тебя не станет, и твоей собаки не станет. И женщина твоя исчезнет, надеюсь, ты понял меня, мальчик?

В его голосе не было злобы. Была лишь неопровержимая уверенность в том, что он говорит о непреложном законе природы. О том, что солнце встаёт на востоке, а предателей стирают в порошок.

Я молча кивнул. Сглотнуть было невозможно — горло пересохло наглухо.

— Теперь, — он махнул рукой, отводя взгляд к окну, будто я уже перестал существовать. — Убирайся с моих глаз.

Я поднялся. Не сказав ни слова, не поклонившись, я просто развернулся и пошел к выходу. Спиной я чувствовал его взгляд, впивающийся мне между лопаток. Он ждал, что я оглянусь, но я так и не обернулся.

Только когда дверь закрылась за мной, я позволил себе сделать глубокий вдох. Это было похоже на то, как будто меня выдернули из-под воды за секунду до того, как лёгкие наполнились бы ею окончательно.

Я прошёл по коридору, мимо того же бесстрастного охранника, и вышел на улицу. Ночной воздух ударил в лицо, такой прохладный и живительный. Я сделал ещё несколько глубоких вдохов, пытаясь привести в порядок мысли.

Он принял правду, и не убил меня на месте. Это была победа, может Пиррова, купленная такой ценой, но победа.

Я посмотрел на тёмное, усыпанное звездами небо Осаки. Где-то там, за этими огнями, Амано и Кэзуки ещё не знали, что на них уже опустилась тень дракона. А я стал тем, кто направил эту тень.

Я повернулся и зашагал прочь от тихого дома, чувствуя, как тяжесть содеянного навсегда ложится мне на плечи.

Я не помнил, как добрался до дома. Мои ноги, казалось, двигались сами по себе, ведомые древним инстинктом самосохранения, который требовал укрыться, спрятаться, исчезнуть. Улицы Осаки проплывали за окном такси как размытый, невнятный акварельный рисунок, вспышки неоновых вывесок, силуэты прохожих, бесконечные светофоры. Все это не имело ни формы, ни смысла. В ушах по-прежнему стояла оглушительная тишина кабинета Риоты, нарушаемая лишь скрипучим эхом его последних слов: «Убирайся с моих глаз».

Я механически расплатился с водителем, вышел из машины и, шатаясь, будто пьяный, направился к подъезду. Ключ дважды соскользнул с замочной скважины, прежде чем мне удалось попасть в неё — пальцы не слушались. Я чувствовал его взгляд у себя за спиной. Тот тяжёлый, безразличный взгляд ледника, который видел меня насквозь и уже занёс в некий мрачный реестр.

Дверь закрылась, и из гостиной послышалось сопение и цокот когтей. Момо вышла навстречу, но на этот раз она не бежала. Она шла медленно, настороженно, её курносая мордочка была сморщена от беспокойства. Она обнюхала воздух, подошла и тихо уткнулась мне в ногу. Она словно всё чувствовала.

— Все хорошо, девочка, — я попытался сказать это ободряюще, но голос сорвался в хриплый шёпот. — Все… нормально.

Но ничего нормального не было. Я скинул пиджак, бросил его на пол, как бросил бы окровавленную тряпку. Рубашка прилипла к спине от холодного пота. Меня била мелкая дрожь — не от холода, а от колоссального нервного напряжения, которое только сейчас начало отпускать, оставляя после себя пустоту и дикую усталость.

Я не стал есть, не стал пить, не стал даже умываться. Единственным связующим звеном с реальностью была Момо, её тёплое, тяжёлое, сопящее тело. Я прошел в спальню и повалился на кровать лицом в подушку, не раздеваясь. Темнота за веками показалась единственным возможным укрытием. Я лежал, пытаясь заглушить бешеный стук сердца, который отдавался в висках молотками. Мысли путались, распадались, превращаясь в хаотичные, пугающие образы. Усталость накрыла меня тяжёлой, чёрной волной, и я провалился в бездну.

Я бежал, бежал по бесконечному и пустому коридору главного офиса Vallen, но его стены были не из стекла и стали. Они были подвижными, пульсирующими, словно из живой плоти. Они дышали, и с их холодной и скользкой поверхности сочилась липкая, серая слизь. Она капала на пол с тихими, мерзкими шлепками, образуя лужицы, в которых отражалось искажённое, полное ужаса моё лицо.

За мной гналась Тень. Не Амано, не Кэзуки, не Риота. Безликая, беззвучная, состоящая из чистого, абсолютного Хаоса. Она не шла, она растекалась, как чернильное пятно, заполняя собой коридор, и стены растворялись, таяли при её приближении, обнажая зияющую, холодную пустоту небытия.

— Часы! — пронеслось в моём воспалённом мозгу. Я судорожно стал бить пальцем по кнопке хронографа, спрятанного в кармане. Но палец проваливался внутрь, словно в гнилую, разложившуюся плоть. Я с ужасом смотрел на циферблат. Стекло было мутным, стрелки — расплавленными и бесформенными. Они не двигались, а медленно растекались в руке. Вместо тиканья раздавался мерзкий, влажный хрип, словно кто-то задыхался у меня на ладони. «Кредит исчерпан» — прошептали стены миллионом голосов, слившихся в один леденящий душу хор.

Впереди, в конце коридора, внезапно показался свет. Знакомая дверь, дверь моей новой квартиры. Из-за неё доносился счастливый, беззаботный лай Момо и мягкий, мелодичный смех Аи. Это был островок света, тепла, надежды. Я рванулся