Последний вольный - Виктор Волох
Ярина стояла тихо, не отводя взгляда.
— Почему ты здесь, Максим? — спросила она снова, когда я выдохся.
Я отвернулся и пошел дальше, ускоряя шаг.
— Потому что я магнит для дерьма. Потому что боги меня ненавидят. Откуда мне знать?
— Но это был твой выбор.
— О чем ты?
— Ты мог быть в безопасности, — голос Ярины звучал у меня в голове, даже когда я затыкал уши, проникая прямо в мозг, минуя барабанные перепонки. — Герасим предлагал тебе уйти. Спрятаться. Почему ты остался? Почему поперся в этот особняк?
— Потому что я идиот! Оставь меня в покое!
— Ты знал, что делаешь. Ты знал, что это ловушка.
— Если ты такая умная, зачем спрашиваешь?
Ярина не ответила. Я остановился, чувствуя, как внутри всё дрожит от напряжения. Посмотрел на неё.
— Ладно. Я остался из-за Леси.
Как только произнес это имя, мир вокруг дрогнул…
Дорожка под ногами пошла под уклон, круто вниз. Виадука больше не было. Мы стояли на разбитой брусчатке. Тропа уперлась в высокий, копьевидный забор, покрытый патиной и копотью.
Впереди, за чугунными воротами, увитыми кованым плющом, темнел старинный особняк с колоннами. Окна были темны, но из подвальных отдушин тянуло жирным, сладковатым дымом и запахом горелой плоти. Этот запах я узнал бы из тысячи.
Ярина заговорила в тишине:
— Это здесь.
Это была усадьба Воронова. Точно такая, какой я её помнил в ту ночь. Вплоть до трещины на мраморной ступени крыльца, куда я уронил капли своей крови, когда полз к свободе.
Медленно я пошел к дверям. Ноги стали тяжелыми, каждый шаг давался с боем, будто я шел против ураганного ветра, дующего из самого Ада.
— Почему ты останавливаешься? — спросила Ярина у меня за спиной. — Ты боишься?
Я стоял перед массивными створками из мореного дуба, чувствуя, как холод пробирает до костей, просачиваясь сквозь кожу в мозг. Ручка двери была выполнена в форме львиной головы с кольцом в пасти. Я помнил вкус этого металла — Воронов как-то заставил меня мыть языком его на морозе в наказание за ложь.
— Да, — честно ответил я. — Боюсь.
Мы стояли перед входом в мой личный ад. Мертвый город затаил дыхание, ожидая, открою я дверь или нет.
— Я поклялся, что никогда сюда не вернусь, — прошептал я. — Когда выбрался наружу, ползком по грязи, по твоим костям… я поклялся всеми богами.
— Но ты не сбежал, Максим, — тихо сказала Ярина, и я почувствовал её призрачную руку на своем плече. — Не по-настоящему. Ты всё еще здесь. В этой клетке. Твое тело ушло, но душа осталась в подвале.
Я дернул плечом, сбрасывая её руку.
— Нет. Я не пойду туда.
Я развернулся спиной к особняку. Перед глазами лежал серый, вымерший город Крома. Лабиринт улиц, ведущих в никуда.
— Я найду другой путь, — бросил я в пустоту, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Всегда есть черный ход. Окно. Подкоп. Я взломщик, черт возьми, а не гость. Я не обязан входить через парадную.
Ярина не спорила. Она просто стояла и смотрела, как я ухожу.
Я зашагал прочь от ворот. Быстро, почти бегом. Свернул в первый переулок, где стены домов нависали так низко, что закрывали небо. Под ногами хрустело битое стекло и что-то, напоминающее мелкие кости птиц. Я шел, уверенный, что удаляюсь от проклятого дома. Петлял, выбирал самые узкие проходы, перелезал через ржавые заборы, раздирая руки в кровь о невидимые гвозди.
Прошел час. Или год. В Кроме время течет гнилой жижей, его не измерить часами.
Вышел на широкую площадь, надеясь увидеть край города или хотя бы изменение пейзажа. Дыхание сбилось, в боку кололо.
Поднял глаза.
Передо мной, за чугунными воротами, возвышалась усадьба Воронова.
Те же колонны. Те же темные окна. Та же трещина на ступени.
Я выругался грязно и витиевато, развернулся на сто восемьдесят градусов и побежал.
— Ты ходишь кругами, Макс, — заметила Ярина. Она сидела на каменной тумбе ограды, болтая ногами. На подоле её платья тлели угольки.
— Заткнись!
Бросился в другую сторону. Теперь я выбирал широкие проспекты. Бежал, пока легкие не начали гореть огнем, а вкус крови во рту не стал невыносимым. Серый город менялся: дома становились выше, окна — еще более жуткими, тени — длиннее. Пошел снег: черный пепел, падающий с невидимого неба. Он покрывал плечи, лез в рот, горчил на языке вкусом поражения.
Свернул за угол старой фабрики, перемахнул через бетонный блок и уперся лбом в холодные чугунные прутья.
Усадьба Воронова стояла передо мной. На этот раз я подошел к ней с заднего двора, но это ничего не меняло. Дом ждал. Он был центром этого мира, черной дырой, втягивающей в себя всё пространство и время. Он рос, надуваясь тьмой.
Отчаяние, начало заполнять желудок. Я сполз по прутьям решетки на землю.
— Ты не можешь убежать от собственной головы, — прошептала Ярина мне в самое ухо. Она стояла надо мной, но её ноги не касались земли. — Этот дом — опухоль в твоей памяти. Ты носишь его с собой, как горб. Ты спишь в нем, ешь в нем, живешь в нем.
— Я не войду, — прохрипел я, сжимая голову руками. — Я не буду играть по его правилам. Я свободный человек.
— Тогда ты останешься здесь. Навсегда. Станешь частью пейзажа. Как вон тот покосившийся фонарь. Или как я — тенью без могилы.
Я снова рванул прочь. Встать. Бежать. На этот раз пытался представить себе другое место. Хитровку. Свою лавку. Запах старых книг и ладана. Чай с Гошей. Лесю в светлом платье, смеющуюся. Я строил ментальные стены, прокладывал новые маршруты, сжигал мосты за собой.
Но каждый переулок, каждый поворот, каждая чертова тропинка неизбежно, с издевательской геометрической точностью выводила меня к этому крыльцу. К этой двери с львиной головой.
На пятый раз я просто упал на колени перед воротами. Сил не было. Ноги гудели, но это была фантомная боль души, а не тела. Я был загнан.
— Почему? — выдохнул я в серый бетон,
