Светлые века - Йен Р. Маклауд
– Я видел Аннализу. Однажды. На ярмарке Середины лета в Большом Вестминстерском парке. Она была…
– Я знаю.
Ее тон вынудил меня замолчать. Мы ехали дальше в сгущающейся темноте.
– Здесь вы свободны? – в конце концов спросил я.
– Я говорила тебе. Я никогда не была свободна.
– Но гильдии, тролльщики…
Ее черное лицо вытянулось. Сквозь очки, похожие на глаза насекомого, она бросила на меня жалостливый взгляд.
– Думаешь, их нельзя убедить – подкупить! – как и любых других гильдейцев?
Снова вынужденный замолчать, я направил ее к улицам Ашингтона.
– Это место, где вы живете, – сказал я, когда машина, наконец, затормозила на неосвещенной улице перед моим многоквартирным домом. – Край Света. Я хотел бы его увидеть.
– Для этого нужно всего-навсего сесть на паром.
Звук двигателя стал громче, и я уставился на дверь, не понимая, как она открывается. Последовала пауза. У меня возникло ощущение развилки на жизненном пути. Затем я оказался на заросшем сорняками тротуаре Трипп-стрит, а мистрис Саммертон и ее машина исчезли. Было темно и тихо, если не считать скрипа буферов на близлежащих подъездных путях. Я прихватил свои газеты и направился через арку во внутренний двор. Здесь вся территория была поделена. Женщины развешивали белье на отдельных веревках и кричали на детей за то, что они портили его, играя в футбол. Раньше я присоединялся к их играм – «Эй, мистер, пасуй мне!» – но с годами мои возвращения случались все позже, а подъемы – все раньше, когда я отправлялся посидеть рядом с Черной Люси, кропая очередную бесконечную статью. Я поднялся по лестнице. Физическая или моральная сила… да какая, в конце-то концов, разница?
Мод собирала игрушки, а Сол сидел, закинув ноги на плиту, и рисовал. Окно было открыто, но чем-то воняло. Всех детей матери уже должны были забрать после вечерней смены, однако у Мод под мышкой оставался последний младенец. Здесь не было необходимости ни в бурлящих чанах, ни в мокрых бельевых веревках старой детской в Кэрис-Ярде, ни в пространстве. Местная тележка каждое утро доставляла свежие подгузники из прачечной, гораздо менее роскошной, чем «Брендивуд, Прайс и Харпер», и забирала испачканные вечером. На мой усталый взгляд, длинная узкая комната с побеленными стенами, украшенными фризом, на котором Сол изобразил зеленые холмы и деревья, красивых коров и далекие белые заборы, выглядела гостеприимной и красивой. У меня была своя комнатка на чердаке, под островерхой крышей, но именно здесь я проводил почти все время, когда не спал и не работал.
– Возвращение блудного сына…
Сол потянулся и зевнул. За время нашего знакомства он прибавил в весе. Он больше не был худощавым парнем с пронзительным голосом, его жилеты стали еще ярче – на такой вычурный стиль одежды осмелились бы немногие из нас, революционеров, – и он начал курить сигары, хотя и сохранил юношеский облик, который люди по-прежнему находили столь привлекательным. От улыбки на гладких щеках появились складки. Между подбородком и воротником выпирала узкая полоска плоти.
– Хотелось бы мне знать заранее, когда ты появишься, Робби… – Мод собралась вернуть младенца в одну из переделанных коек, потом передумала и вручила мне.
Отец Мод был тайным игроком, который продал свои заклинания конкурирующей гильдии, а потом повесился, чтобы избежать изгнания. Ее вместе с матерью выселили из дома, и в конце концов они оказались в Истерли, где открыли ясли, и предприятие приносило достаточную прибыль, чтобы хватало на еду и крышу над головой, только вот на вторую зиму мать умерла от чахотки, и Мод пришлось продолжать в одиночестве. Типичная история для Нынешнего века. Так или иначе, младенец источал сладкий запах, был легким, как сама надежда, златовласым и бесполым. Он уставился на меня серо-голубыми глазами.
– Кстати, Робби. Ужин мы съели.
Я подошел к окну. Младенец издал пронзительный крик, успокоился, опять крикнул. Мод взяла кастрюльку с молоком и протянула мне теплую бутылочку, пахнущую резиной. Младенец вцепился в нее и начал сосать, закатив глаза и зажмурившись. По крайней мере, прямо сейчас он был счастлив, пусть его мать и припозднилась, потроша сельдь.
– Кстати, гражданин… – Чиркнула спичка. Повеяло знакомым маслянистым ароматом сигар Сола. – Как думаешь, в котором часу нам следует быть на плиточной фабрике?
– В какой день?
– В этот бессменник… я же тебе вчера рассказал. Думаю, около полудня. В бессменник раньше полудня ничего не происходит, и к тому времени у нас будет свежий выпуск «Новой зари», если Черная Люси не закапризничает. Здоровяк Бейкер должен быть там. И все парни из Уайтчепела. Конечно, Люди свободной воли тоже, если только кто-нибудь не проболтался полиции…
Я выглянул в окно. Поодаль, за черной массой огородов, горел походный костер. В воздухе что-то изменилось. Я ощутил легчайший бриз, который каким-то образом привнес в духоту многоквартирного дома аромат раннего жасмина, боярышника и молодой травы. Младенец улыбался, погружаясь в сон – в те неведомые блаженные грезы, что снятся младенцам. Возможно, лето действительно приближалось. Здесь, в Ашингтоне, застрявшем между Истерли и невероятными просторами Норт-Сентрала, я мог разглядеть кружащийся блеск Халлам-тауэр и белые холмы Конца Света за тускло блестящей рекой.
Я сказал:
– Вообще-то мне надо в другое место.
II
Наступил бессменник. Взбудораженные семьи теснились на пароме; дети тарабанили жестяными подносами, матери сидели вокруг рулевой рубки, прижимая к себе корзины для пикника, мужчины курили и болтали на носу. Утро было таким, каким и должно – погожим, красивым и солнечным, – а Край Света пользовался популярностью в качестве места для однодневного отдыха среди гильдейцев победнее; он был ближе, чем сельская местность, дешевле ярмарочных площадей и не таким хлопотным, как поездка к родне.
Паром загудел, приближаясь к причалу. Шляпы, включая канотье, потоком хлынули по мосткам. Болотистый южный берег Темзы никогда не был густонаселенным, а после закрытия выставки, ознаменовавшей начало века, еще сильнее обезлюдел. В этот теплый весенний день, когда листва на деревьях неудержимо распускалась, продавцы открыток громко предлагали свой товар, а в лицо мне дул свежий ветер,
