Духи Минска - Екатерина Стрингель
– Надо же, как интересно! А какая роль запомнилась вам больше всего? – «Этот вопрос я тоже где‐то слышала в фильмах про журналистов».
– Самая запоминающаяся? Они все для меня особенные. Но одну я запомнила надолго. В девяностые мы начали ставить в театре «Мастера и Маргариту». Многие все еще недоумевали, как можно вместить такой большой роман в пару часов спектакля: говорили, что это нереально и ничего не получится. Но у нас был очень талантливый постановщик – Загорский Юрий Константинович. И вот он смог. Спектакль получился настолько сильный, что в конце все зрители вставали как один и аплодировали. Я всегда сужу об успешности спектакля по тому, как быстро зрители встают с сидений и начинают аплодировать стоя. Нас просили выйти на бис несколько раз. Мы произвели настоящий фурор.
– Невероятно! – искренне восхитилась Настя и подалась чуть вперед. – Это одна из моих любимых книг! Я очень люблю в ней описание бала у Сатаны, где Маргарита встречает гостей. Сериал я тоже смотрела. Все было именно так, как я представляла, читая книгу.
Анна Николаевна отпила чай из кружки и заулыбалась.
– Маргариту в том спектакле играла я. – На ее лице сиял неподдельный восторг. – И вот однажды я вышла в очередной раз на сцену в образе Маргариты, а когда началась сцена про бал Воланда, у меня закружилась голова: тяжело было держаться на ногах, и я упала в обморок прямо на сцене.
Когда все поняли, что я не играю, – вызвали скорую помощь, меня забрали в больницу. Врачи долго пытались понять, что произошло и почему я упала в обморок. Через пару дней стало легче, и меня отпустили.
В следующий раз на том же самом моменте спектакля опять случился обморок. Меня снова отвезли в больницу и на этот раз оставили на обследования. Они держали меня там неделю, назначали анализы, расспрашивали о том, что происходило до обморока. Узнавали у меня такие пикантные подробности, вплоть до того, каким мылом я пользуюсь.
Выяснилось, что у меня случилась аллергическая реакция на крем. Тот самый, которым я мазала тело в сцене с полетом над городом. Первые сеансы спектакля такого не случалось, потому что крем был другой. В итоге мы просто поменяли его, и все стало хорошо. После этого ко мне прилипло прозвище «Маргарита». В театральных кругах меня до сих пор так называют.
– Это так здорово и интересно! – Настя с искренним восхищением смотрела на Анну Николаевну. – Спасибо вам большое за рассказ. Эту историю можно будет положить в основу моей статьи. Еще кое-что, могу я вам задать один вопрос не по теме театра?
– Давай, милая. – Она сделала маленький глоток чая, оттопыривая мизинец, и откусила клубничный пирог.
– Расскажите, пожалуйста, о своем брате. Вы помните, как его не стало? – тихо спросила Настя.
«Пожалуйста, пусть это будет она!» – она сжала кулаки дрожащих рук.
– Не стало?! Как не стало? – Анна Николаевна подскочила на месте и чуть не подавилась пирогом. – Да он еще вчера был живее всех живых! Звонил с дачи, клубнику собирал с грядок.
– Как собирал?! – Настя выпрямилась от удивления и подалась вперед.
– Ну… так, руками, наверное, – растерянно протянула она.
Она схватилась за кнопочный телефон и начала набирать номер, напряженно всматриваясь в цифры. После нескольких гудков на той стороне раздался хрипловатый мужской голос.
– Роман, ко мне тут девочка пришла, утверждает, что ты умер! – по-театральному громко воскликнула Анна Николаевна. На том конце связи послышался хриплый смех, переходящий в кашель.
– Не дождешься, сестренка. Я помирать пока не собираюсь. У меня еще сарай не достроен и самогон не выгнан, – твердо заявил брат.
Настя покраснела и опустила глаза, пытаясь делать вид, что ничего не произошло.
– Вы извините меня, пожалуйста. – Она сгорала от стыда изнутри. Хотелось провалиться сквозь землю и больше никогда не встречать ни эту милую женщину, ни ее брата. – Видимо, в Национальной библиотеке перепутали данные: мне сказали, что вашего брата зовут Петр и его давно нет в живых, а у вас – Роман. У них такое часто бывает: вечно как напутают, а нам, журналистам, потом красней и отдувайся за них. Безобразие! Вот поеду к ним в понедельник и напишу большую жалобу на весь архив.
Анна Николаевна аккуратно взяла чашку с чаем, оттопырила мизинец, выпрямила спину и сказала тоном, как будто бы ничего не произошло:
– Милая, вы сильно не злитесь на них, каждый имеет право на ошибку, ведь так? А если вы напишете жалобу, кого‐то могут лишить премии. А могут и уволить. Там до двух не считают. А что, если у человека, который ошибся, есть семья? Что, если детям нечего будет кушать из-за того, что его уволят?
– Да, извините, я об этом не подумала. – Настя смотрела на худые бледные колени и боялась поднять взгляд. – Жалобу не напишу, но буду иметь в виду на будущее, что все нужно проверять за ними. Извините еще раз, что так вышло с вашим братом.
Они допили чай, и Настя начала собираться уходить. Она поблагодарила Анну Николаевну за истории и пошла обуваться. Пока она натягивала кеды, к ним прибежала правнучка Анны, протянула Насте конфету «Рафаэлло» и листик, сложенный вчетверо. Девочка засмеялась и тут же убежала обратно в комнату.
– А ты ей понравилась! – Анна Николаевна проводила взглядом девочку и улыбнулась. – Она очень мало с кем идет на контакт. Ее родители, то есть мои внуки, погибли в авиакатастрофе. Их самолет разбился год назад в Гималаях. И мы вместе с ее бабушкой воспитываем как можем.
– Бедная девочка! – Настя вздрогнула и прикрыла рот рукой. – К сожалению, я представляю, насколько вам и ей сложно. Берегите ее, вы ей очень нужны.
Настя вышла из подъезда, сунула конфету в рюкзак и развернула листик, который ей дала девочка. На белом листе голубым карандашом был нарисован поезд, в окне которого торчала девичья голова с длинными желтыми волосами и голубой прядью.
«Кажется, мне и вправду придется ехать на поезде в Гродно. Но откуда девочка узнала про это? Может, после потери родителей у нее тоже открылся какой‐нибудь дар?»
Настя села в автобус маршрута номер один и отправилась на вокзал покупать билеты в Гродно. Дом напротив стелы с «Маргаритой», девочкой-индиго и клубничным пирогом отдалялся от нее так же, как возможность найти ту самую Анну Николаевну. Последняя
