Последний вольный - Виктор Волох

В какой-то момент я оторвал взгляд от гипнотической паутины огней и посмотрел на Лесю.

Её фигура была соткана из тумана и лунного света, полупрозрачная, зыбкая. Серебристая дымка её проклятия смешалась с магией воздуха, и теперь она казалась величественной. Она жадно впитывала этот вид. Всё, что я мог четко разглядеть — это её глаза. В них отражалась бездна, и в этот миг в них было что-то вечное, древнее, как сама Навь.

Только отчаянное давление её призрачной руки на моем запястье напоминало мне, что она всё ещё здесь, что она всё ещё человек, а не дух ветра.

Я почувствовал странный укол сожаления, когда Ветряна наконец начала снижение.

Мы миновали центр, перелетели через реку. Внизу поплыли невысокие крыши Замоскворечья — старой купеческой Москвы, где время течет медленнее. Вместо стекла и стали здесь были уютные дворики, купола церквей и особняки за высокими заборами.

Земля стремительно неслась навстречу. Ветряна заложила крутой вираж, гася скорость, и мягко, как падающее перо, опустила нас на брусчатку.

Перед нами, скрытый от посторонних глаз густым парком и мороком отвода глаз, возвышался особняк Морозова. Темный камень, готические башенки и окна, залитые теплым, живым светом свечей и магии.

Мы прибыли на бал.

Глава 8

Официально этот особняк, спрятанный в лабиринте переулков Замоскворечья, числится как «Усадьба купцов Морозовых», объект культурного наследия, вечно закрытый на реставрацию. Но в Теневой Москве его называют просто — Терем. Это не самое высокое здание в городе, сталинские высотки взирают на него свысока своих шпилей, но по концентрации власти, древней магии и кровавого золота на квадратный метр оно даст фору Кремлю.

Для простецов это просто мрачный фасад за высокой чугунной оградой, но для Видящих он сиял, как Китеж-град, поднявшийся из вод. Столп силы, пронзающий небо, символ того, что старые роды всё еще держат эту землю за горло. Официально внутри — пустые залы и леса реставраторов. И поскольку никто из смертных туда не заходит, никто не может сказать обратное.

Ветряна высадила нас в маленьком, заросшем липами сквере, куда не добивал свет уличных фонарей. Глядя вперед, я видел другие пары, выходящие из тонированных «Майбахов» или просто шагающие из воздуха на брусчатку. Они двигались к сияющему зеву парадного входа, как мотыльки на огонь Купальского костра.

Я чувствовал себя бодрым, злым, живым. Адреналин после безумной скачки по небу еще гулял в крови. Работа предстояла грязная, но я был готов.

Рядом со мной Леся не сводила глаз с громады особняка. Она выглядела так, будто вот-вот расплачется или упадет в обморок, но путешествие сквозь стратосферу выжгло все слезы. Я ждал, скажет ли она что-нибудь, попросится ли назад, но вместо этого она лишь опустила взгляд и начала мелко дрожать, плотнее кутаясь в призрачную шаль, сотканную Изольдой.

Особняк стоял недалеко от Водоотводного канала, и с черной воды тянуло сырым, пронизывающим до костей ветром, в котором слышалось дыхание речных русалок.

— Идем внутрь, — сказал я, беря её под локоть. — Нечего мерзнуть. В аду сейчас теплее.

— Я в норме, — выдавила Леся.

Я мысленно вздохнул, подавив желание закатить глаза, обнял её за плечи, чувствуя через ткань пиджака, как она напряжена, и потянул к парадному входу.

— Там есть гостевые комнаты, — сказал я ей на ухо. — Будуары, курительные салоны. Я найду тебе тихий угол, где можно отсидеться за защитным контуром.

Леся молча покачала головой.

Я остановился и посмотрел на неё в упор.

— Что не так?

— Я иду с тобой.

— Чего?

Леся не подняла глаз, упрямо глядя себе под ноги. Я возвел очи к черному московскому небу, едва сдерживаясь, чтобы не ляпнуть что-то язвительное, от чего ситуация станет только хуже.

Сначала мне пришлось чуть ли не силком тащить её сюда, через небо и страх, а теперь, когда я предлагаю безопасное укрытие, она упирается рогом. Я вижу чертово будущее, я знаю, какой курс доллара будет в следующий вторник, но женская логика для меня всё равно остается темным лесом, слишком много нитей вероятностей.

— Ладно, — выдохнул я наконец, беря себя в руки. — Твой выбор. Но слушай внимательно. Ты входишь в место, где знание — это заточка в рукаве. Рот на замке. Ничего о себе не рассказывай. Даже имя свое, «Леся» называй, только если прижмут к стенке. Полное имя, фамилию, дату рождения, забудь. Для мага Имя — это ключ к душе.

Я сжал её плечо чуть сильнее, чтобы дошло.

— Маги делят человечество на два сорта. Есть «Свои», волки. И есть овцы. Просто переступив этот порог, ты заявляешь, что ты не овца. Но доказывать это придется каждую секунду. Они будут судить тебя по тому, как ты стоишь, как смотришь, как держишь бокал. Люди там тебе не враги ну, по большей части, но и друзьями их назвать язык не повернется. Не расслабляйся ни на секунду. Спиной ни к кому не поворачивайся.

Ветер вернулся, взъерошив мои волосы, но на этот раз в нем не было речного холода. Я поднял глаза. Ветряна парила надо мной, снова растворившись в воздухе до состояния легкой ряби.

— Ты остаешься? — спросил я в пустоту.

Ветряна весело хихикнула и указала призрачным пальцем на сияющий особняк.

— Сделаем еще одного Искрящего Человека? Как в музее? Бах!

Леся посмотрела на меня, потом перевела взгляд на пустое место, где, по её мнению, висела элементаль. Она привыкала угадывать присутствие духа по движению воздуха.

— Искрящего Человека?

— Не спрашивай, — буркнул я. — Долгая история с пиротехникой.

Ветряна закружилась над нашими головами, как пьяная бабочка. Леся проследила за ней взглядом.

— Она думает, что ты устроишь веселье?

Вот это комплимент.

— Учитывая, что в её понимании «веселье» обычно включает разрушения и вызов МЧС, надеюсь, что нет.

— Не ты! — прошелестела Ветряна мне в ухо. Она ткнула пальцем в Лесю. — Она. Ох!

Лицо элементали вдруг озарилось детским восторгом. Она задрала голову вверх, увидела что-то в грозовых тучах над Москвой, может, отблеск далекой молнии или другого духа, и свечкой взмыла в ночное небо, исчезнув прежде, чем мы успели сказать хоть слово.

Мы с Лесей переглянулись. Вздохнули синхронно и двинулись к дверям.

Если снаружи особняк выглядел просто мрачным купеческим гнездом, то внутри царила совсем другая эпоха.

Вестибюль был спроектирован с размахом, достойным Екатерины Великой. Никакого модерна или хай-тека. Только тяжелый имперский шик восемнадцатого века. Высокие сводчатые потолки, расписанные нимфами и героями, сияли позолотой. Пол был выложен шахматкой