Последний вольный - Виктор Волох
Для магического зрения я исчез. Просто перестал существовать.
Для Хазада картина почти не изменилась. Он чувствовал яркий источник жизни у края крыши (мой заряженный жезл) и был уверен, что это я, забившийся в угол от страха. Он даже не заметил подмены, слишком был увлечен предвкушением убийства. То, что сигнал сместился на метр вниз и стал статичным, его не смутило.
Он вышел из-за вентилятора, не сбавляя шага. Я видел его профиль, оскал под маской. Он смотрел прямо на водосток, игнорируя кирпичную трубу, частью которой я стал.
— Найти тебя? — в его голосе слышалось торжество палача, занесшего топор. — Я тебя уже нашел, трюкач. И бежать тебе некуда.
Хазад завернул за угол и замер. Впереди была только пустота и край крыши, подсвеченный снизу болезненно-желтым светом уличных фонарей. Я стоял буквально в двух шагах от него, слившись с кирпичной кладкой трубы. С такого расстояния я мог разглядеть его профиль сквозь прорези балаклавы: смуглая, землистая кожа, бисеринки пота на виске и напряженная жилка на шее. Он смотрел вниз, туда, где в ржавом желобе водостока яростно фонил мой «маячок».
Маги, народ высокомерный. Они привыкли полагаться на Силу больше, чем на собственные глаза и здравый смысл. Это профессиональная болезнь: если у тебя есть «радар», который не подводил годами, ты перестаешь смотреть под ноги. Глаза говорили Хазаду, что на краю никого нет. Но его магическое чутьё орало: «Цель здесь! Внизу, за кромкой!». И он поверил чутью.
Он подался вперед, делая резкий, дерганый шаг к парапету. Его движения напоминали птичьи. Защитный щит за его спиной слегка мерцал, искажая воздух, но он был рассчитан на фронтальную атаку, а не на подлость. Хазад свесился над бездной, пытаясь разглядеть источник сигнала.
Идеальный момент.
Я шагнул из тени. Без боевых кличей, без магии. Просто подошел сзади, уперся ладонями ему в поясницу и толкнул.
Сильно. От души.
Его щит огрызнулся, обдав мои руки ледяным ожогом, но против законов Ньютона магия часто пасует. Кинетический барьер может остановить пулю, но он плохо справляется, когда тебя толкают всем весом тела. Центр тяжести сместился, ноги Хазада оторвались от гудрона.
Он даже крикнуть толком не успел, только сдавленно хрипнул. Тело перевалилось через низкий бортик. Секунда тишины, и снизу донесся глухой, влажный удар о железные прутья балкона этажом ниже, а затем, с задержкой, грохот перевернутых мусорных баков на асфальте.
Я поморщился, стряхивая саднящее ощущение с ладоней. Подошел к краю, но смотреть вниз не стал. Выудил из водостока свой жезл, он уже почти погас, отдав всю энергию в ложный сигнал, и сунул обратно в карман. Улика.
Проверять, жив ли Хазад, я не собирался. Если разбился насмерть, дворники утром найдут, спишут на очередного наркомана-руфера. Если выжил, ему сейчас точно не до погони: переломы магией лечатся долго и больно. Главное, что с хвоста он слез.
Я развернулся и двинул обратно, к своей крыше, чувствуя, как отпускает адреналин. Хотелось курить, хотя я бросил три года назад.
Вернувшись на свой пятачок, я прислонился к теплому кирпичу трубы и прикрыл глаза, переводя дух.
Минуты через две что-то холодное и щекотное коснулось моего уха. Порыв ветра, осмысленный и навязчивый.
— Ку-ку, — прошелестело прямо в ушную раковину.
Я открыл глаза и повернул голову. В воздухе, всего в паре сантиметров от моего носа, висело полупрозрачное лицо, сотканное из уличной пыли, сигаретного дыма и тополиного пуха.
Для обычных глаз Ветряна невидима, просто порыв воздуха, поднимающий фантики с асфальта. Для моего зрения она выглядит как набросок сумасшедшего художника, сделанный дымом и паром. Её форма меняется в зависимости от погоды, настроения и того, через какую помойку она недавно пролетела.
Сегодня она выбрала облик, который я называл «беспризорница»: тощая девчонка с растрепанными волосами, похожими на клубы выхлопных газов, в рваном балахоне, сшитом из полиэтиленовых пакетов и тополиного пуха. Уши у неё были неестественно вытянуты, а глаза — огромные, абсолютно белые, без зрачков, в которых крутилась снежная крошка.
— Звал, касатик? — прошелестела Ветряна, расплываясь в улыбке чеширского кота. — А я тут, я всё видела. Жестокий ты, Максимка. Мне нравится.
— Напугала? — она захихикала, и звук этот напомнил шелест сухой листвы по бетону.
Настоящее имя Ветряны произнести человеческим языком невозможно. Это симфония звуков: вой вьюги в проводах ЛЭП, скрежет железа на стройке в Сити, шепот сквозняка в форточке старой «хрущевки». Когда мы только познакомились, я пытался подобрать к ней ключ, пока не понял: она каждый раз разная. Ветряна — элементаль, дух воздуха. Она может просочиться в замочную скважину или снести рекламный щит на МКАДе. Она древняя, как сама земля под асфальтом. Подозреваю, она гоняла пыль над этими холмами еще тогда, когда здесь квакали лягушки, а Юрия Долгорукого не было даже в проекте.
При всей своей мощи и древности, интеллектом она не обезображена. У Ветряны память как у золотой рыбки, только еще короче. В голове у неё, простите за каламбур, ветер.
— Привет, Ветряна, — вздохнул я.
— Ой, ты какой-то другой! — прощебетала она, кружась вокруг меня воронкой. — Мрачный такой, вкусный! А это что? Новая тряпка?
Она вдруг нырнула вниз, превратившись в тугой жгут воздуха, и дернула полу моего плаща-морока, пытаясь стянуть его с плеч.
— А ну брысь! — я перехватил край ткани. — Порвешь.
— Дай! — капризно потребовала она, повиснув вниз головой прямо перед моим лицом. Её волосы, игнорируя гравитацию, торчали вверх. — Дай поносить! Красивое, рябит!
— Нет.
— Жмот!
— Ты его потеряешь через пять минут, — терпеливо объяснил я. — Или забудешь, где оставила.
— Не забу-у-уду! — протянула она обиженно, надувая полупрозрачные щеки.
— Ага, конечно. Где тот «Ловец снов», который я тебе в прошлом месяце подарил?
Ветряна зависла, её лицо приняло озадаченное выражение. Она почесала затылок, и оттуда посыпались мелкие искры статического электричества.
— Какой ловец? — искренне удивилась она. — А! Тот с перышками? Я его… это… облаку подарила. Оно грустило.
Я мысленно закатил глаза. Спорить с ветром, занятие для идиотов. Ветряна видела мой плащ десятки раз и каждый раз реагировала на него как на новинку. Мне везло, что она вообще помнит, кто такой «Максимка».
Нужно было переключать её внимание. Я сунул руку в карман и выудил оттуда мелкую серебряную брошь в виде стрекозы. Дешевка из сувенирной лавки в переходе, но блестела она знатно.
Ветряна ахнула. Её глаза расширились, став
