Бог безвременья - Жаклин Холланд

Я останавливаюсь у регистратуры и спрашиваю, как пройти в палату 427. Немолодая медсестра предлагает проводить меня. Это очень высокая женщина, она небрежно жует жвачку, но по выражению ее лица я понимаю, что ей известно, что случилось.

– Бедняжка, – говорит она, громко чавкая жвачкой, пока мы идем по коридору. – Бедная-бедная женщина.

– Как она? – спрашиваю я хриплым шепотом.

– Состояние стабильное – по крайней мере, физически.

– Ей уже сказали?

Медсестра смотрит мне в глаза и кивает, поджимая губы.

– Она в сознании? Мне не хотелось бы ее беспокоить, если…

– Не знаю. Ей колют успокоительные. С ней муж, если она спит, он передаст ей, что вы заходили.

Я не успеваю ничего ответить, как мы уже на месте. Медсестра негромко стучит в дверь костяшкой пальца, затем открывает ее.

Кэтрин лежит в постели, ее темные волосы резко выделяются на фоне однородной болезненной бледности постельного белья, а кожа почти сливается с бледно-мятным цветом больничного халата. Она лежит к нам лицом, глаза ее закрыты.

Дэйв сидит у кровати, едва умещаясь в больничном кресле, вытянув длинные ноги и перекинув одну через другую. В руке у него одноразовый стаканчик с кофе, в другой деловой журнал, он надел очки для чтения, которые придают ему непривычный, намного более серьезный вид, совершенно не подходящая пара для Кэтрин с ее мелодраматическими играми. Интересно, не была ли эта жалостливая сцена в больнице с ее мужем – бывшим мужем – целью той игры, которую она начала той ночью? Она оставила ему записку неизвестно с какими упреками. Наверное, она позвонила ему, и он пришел. И вот он снова рядом с ней.

Дэйв смотрит на меня и медсестру. Он поднимает бровь, приветствуя меня, кивает и здоровается с медсестрой. Шторы опущены, в комнате полумрак. Тишину прерывает гудение и писк мониторов. Кэтрин, как марионетка, подсоединена проводами к полудюжине аппаратов.

Я стою, обнимаю цветок в горшке и надеюсь, что медсестра будет как можно дольше приглаживать простыню и заправлять ее край под матрас, но она действует быстро, менее чем за минуту кровать прибрана, и она уже что-то записывает в висящем рядом блокноте.

– Я принесу поднос, – обращается она к Дэйву. – Пончики, фрукты, омлет. Сегодня мы попытаемся ее накормить. Давайте и вам принесу?

– Спасибо, нет, не надо, – отвечает Дэйв.

Медсестра уходит, я ставлю растение на тумбочку, и мы с Дэйвом смотрим на Кэтрин, безгласную звезду шоу, которая одна, как я теперь понимаю, все это время говорила и плела интриги, разрушала и создавала, а мы с Дэйвом молча наблюдали и выжидали. Даже сейчас кажется, что она может внезапно выскочить из постели, как голливудская актриска из торта, с высоко поднятыми руками над головой, подмигнет и воскликнет «ку-ку!» Но она лежит без движения, если не считать того, как при каждом вдохе едва поднимается и опускается ее грудь.

Дэйв снимает очки и, встав со стула, устало засовывает их в карман рубашки.

– Пойду налью себе еще, – сообщает он, поднимая в руке одноразовый стаканчик. – Не думаю, что вам хочется здесь оставаться. Она все равно без сознания. Пойдемте со мной? Я вас угощу, если не побрезгуете.

Он прав, мысль о том, чтобы остаться с ней наедине, приводит меня в ужас. Я еще раз смотрю на Кэтрин и иду за ним к двери.

– Знаете, – задумчиво произносит он по дороге к кофейному автомату, – во всей этой истории мне больше всего жаль вас. И, конечно, Лео.

Я мотаю головой. Нет. Я не заслуживаю чьей-либо жалости.

– То, что случилось… – продолжает он, – ну… лично я ничего не чувствую. Внутри меня пустота, ничего не осталось, – а вот вы… Я не могу представить, каково пришлось вам. Лео этого не заслужил. И вы тоже.

Мои глаза щиплет от слез, горло сжимается, но я моргаю и сдерживаюсь.

– Заслужила, – медленно повторяю я, взвешивая слово и его смысл. – Я уже не знаю, что означает это слово. Какое понятие оно выражает? Что я заслуживаю? Что кто-то заслуживает? Откуда нам это знать? – Я смотрю на него в растерянности. – Где книга, в которой ведется учет? Где расписано то, что вы заслуживаете? Это исключительно умозрительная теория.

– Наверное, – мягко смеясь над моей софистикой, говорит Дэйв, кидая монеты в автомат, – я хотел сказать, что вы просто пытались сделать доброе дело, а получили совсем не то, на что рассчитывали.

– О, я поняла и не пытаюсь усложнять. Я только что осознала, что сама была одержима этой идеей, о которой вы говорите, – получить то, что заслуживаешь, или не получить, – и мне стало от этого горько. Но это потому, что в этом нет никакого смысла. Невозможно дать точный ответ на вопрос, получаешь ли ты то, что заслуживаешь, или нет. Вы берете верх, над вами берут верх, кто кого обманывает?

– Не знаю, – говорит Дэйв, вручает мне теплый стаканчик, а затем ставит свой в кофемашину, – но почему-то мне все еще кажется, что любой ребенок заслуживает безопасности и любви.

Горячая коричневая жидкость с шумом льется из белой трубки, ударяясь о стенки его стаканчика.

– Да, – соглашаюсь я, глядя в свой. – Вы правы. Дети действительно заслуживают идеальной любви, но не потому, что они идеальны, поэтому здесь нужно использовать какое-то другое слово, не «заслуживают», но я не знаю какое. Но ведь это верно и для взрослых, ведь мы всего лишь исковерканные останки детей, которых неидеально любили. Никто из нас не получает той идеальной любви, которой мы достойны, но, может быть, для этого и существует жизнь, чтобы дать нам время собрать ее по кусочкам, немного здесь, немного там. Может быть, мы должны сами медленно собирать ее.

Дэйв снова смеется надо мной, но это добрый смех.

– Простите, – вздыхаю я и кладу руку на лоб, слезы снова наворачиваются на глаза. – Я говорю как безумная. Сейчас я пытаюсь во многом разобраться.

– Ну, ваша теория звучит правдоподобно, и если вы правы и жизнь для этого и существует, я бы сказал, что Лео смог получить от вас некоторые из этих кусочков. Я знаю, что вы много значили для него. Не думаю, что вам сказали за это спасибо. Не думаю, что даже имели в мыслях это сделать.

Он печально смотрит в коридор, в сторону больничной палаты Кэтрин.

– Хочу вас кое о чем попросить, – говорю я, собираясь с духом, чтобы сделать то, ради чего я пришла сюда. Я думала, что спрошу об этом Кэтрин, но теперь мне кажется, что