Империя проклятых - Джей Кристофф
Лаклан бросился к Никите, с ревом выхватывая свой огромный меч. Древний все еще стоял на коленях, кровь из раны от серебряной дроби капала ему на лицо. Глаза Лаки горели священным пылом, когда он бросился на монстра, растившего его, и когда он замахнулся, целясь в череп Никиты, в ход пошла вся мощь крови Толева.
Металл зазвенел о металл, когда кувалда Киары отразила удар Лаклана, а древком Мать-Волчица отбросила моего бывшего ученика назад, на булыжную мостовую. Она возвышалась, вся в крови и снегу, и когда Лаклан, шатаясь, поднялся на ноги, воздух вокруг нее вспыхнул от серебряных бомб и пуль. Она была изранена, изорвана когтями плясунов, но, стоя одна против пятидесяти, все равно готовилась защищать своего любимого упавшего лорда.
– Вот тебе урок, щенок, – прорычала она. – Верность.
– Научи верности его, пиявка, – улыбнулся Лаклан, вытирая кровь с подбородка.
Киара обернулась на звук шагов за спиной, и лицо у нее вытянулось. Вместо того чтобы, поднявшись из руин, сражаться бок о бок со своей дочерью, Никита поднял Эпитафию и взмыл в небо. Плащ вампира дымился едким серебром, и за ним тянулся тонкий шлейф дыма, когда он летел по воздуху – назад, к дуну, бросив свою бывшую возлюбленную на окровавленных улицах.
Историк усмехнулся про себя, открывая новую страницу.
– Никто так не боится смерти…
– Как твари, живущие вечно. – Габриэль кивнул, потягивая вино.
Аарон опустился на колени, руки у него почернели от ожогов, пока он вытаскивал Пьющую Пепел из груди, а рядом с ним, на окровавленных булыжниках, хватал ртом воздух Батист. На коже Аарона взорвалась серебряная бомба, его плащ вспыхнул, и мой старший брат сорвал его с плеч, чтобы не сгореть вместе с ним. Киара стояла в оцепенении, наблюдая, как убегает ее отец, пошатываясь и вздрагивая при взрывах бомб. А потом и ее настигли выстрелы серебряной дробью: одна порция попала в плечо, а другая – в грудь. Аарон уже вскочил на ноги и с клинком в руках бросился вслед за хозяином сквозь дым и бурю. Видимо, это наконец-то вывело Киару из оцепенения, и Мать-Волчица вскарабкалась за ним по разбитой каменной кладке и, закинув на плечо кувалду, перемахнула через разрушенную стену.
Неистовые бежали с поля боя.
Ньютунн был нашим.
Я почувствовал, как меня схватила чья-то рука, и застонал, когда Лаклан поднял меня с алого снега. У меня были сломаны ребра, легкие кровоточили, и я едва мог дышать, но все равно чувствовал безумную радость, когда смотрел ему в лицо.
– Рад снова видеть тебя, брат, – улыбнулся он.
Сил у меня хватило только на то, чтобы покачать головой.
– Какого ч-черта ты здесь делаешь? – просипел я.
– Ты же сказал мне привести с собой гребаную армию в серебряных доспехах, когда я приду за тобой в следующий раз. – Лаклан пожал плечами, и его зеленые глаза заблестели, когда он взглянул на чудо, вершившееся вокруг. – Вот я и привел.
Я посмотрел на Батиста, который с трудом поднимался на ноги. Бледный и истекающий кровью, он все же мог двигаться. Из-под обломков выбралась искалеченная Феба. Она напряглась при виде человека, который стрелял в нее, но мой бывший ученик поднял руку, призывая к миру.
– Светлой зари, мадемуазель. Клянусь Богом, я рад видеть вас в добром здравии.
– Все в порядке, Феба, – сказал я ей, встретившись взглядом с Лаки. – Он – с нами.
Мой бывший ученик оглядел меня с ног до головы.
– Выглядишь дерьмово.
– Не сомневаюсь. – Я отбросил волосы назад окровавленной рукой. – Я – это я, как всегда.
У Лаклана сверкнули глаза, а я изогнул губы в улыбке. Он бросился ко мне первым, но и я не сильно отстал. Мы заключили друг друга в такие крепкие объятия, от которых обычный человек просто бы умер. Я поднял его, несмотря на все свои раны, крепко прижал к себе и заорал во все горло:
– А ну-ка подставляй свои вишневые губки, ты, красивый маленький ублюдок!
Последний угодник откинулся на спинку кресла, и глаза у него засияли при этом воспоминании. Перо Жан-Франсуа скрипело по странице, а губы тоже изогнулись в улыбке. Селин взяла полупустую бутылку, которую передал ей историк, и, прижав горлышко к решетке, закрывавшей ей рот, плеснула немного красного на язык и продолжила рассказ.
Казалось, ангел Фортуна наконец-то улыбнулся нам. Мы сражались против высококровок на стенах Ольдтунна, но когда в Ньютунн прорвались угодники-среброносцы, мы почувствовали, как по рядам Дивоков пробежала дрожь. И когда Никита сломался, отскочив назад к стенам Ольдтунна, страх уже сотрясал всех без исключения вампиров.
– НАЗАД! НАЗАД В ДУН! – раздался рев Черносерда, и все высококровки выскочили из укрытий, когда он взревел.
Дивоки бросили своих сородичей, сраженных Ангиссом а Баренном и его волками и Брэнданом а Дуннсаром и его львами. Но закатные плясуны пока еще не наступали, колдунья Габриэля призывала своих товарищей перегруппироваться на крепостных стенах Ольдтунна, и по всей линии нападения разнесся крик, что прибыли братья ордена Сан-Мишон, и с ними пришло спасение.
Низко пригнувшись, прижимаясь животом к камню, мы в одиночестве крались вдоль западной стены, через морские ворота к Портунну, подбираясь все ближе к дуну. Среди клубов дыма и вихрей снега мы выглядывали из-за зубчатых стен, наблюдая за врагами. Двор Никиты здорово пострадал, погибло около двадцати вампиров, и их решимость теперь висела на волоске. Укрывшись в украденной крепости, граф Дивок сердито смотрел на фигуры, копошащиеся на стенах Ольдтунна, наблюдая за тем, как все, ради чего он трудился, растворялось в яркой песне серебряных ро́гов.
Его дочь стояла рядом с ним с полными ярости глазами.
– Ты бросил меня, – прошипела Киара, прижимая руку к кровоточащей груди.
– Я живу гораздо дольше тебя, – пробормотал Никита
