Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

– Случалось мне отдыхать и с большим удобством.

– Да и циферблат тебе, гляжу, начистили знатно, а стало быть, у меня житье выходит получше.

Прошло минут десять, а то и более, и, наконец, Шкиехаана начало одолевать любопытство.

– Скажи, ты виронец? Из этого города родом?

– Угу. На Винной родился, – сонно откликнулся новоприбывший. – А ты небось испугался, что я тривигантец? Нет, просто не брился дня три-четыре. Занят был чересчур.

– Сам я здесь чужой, – рискнул признаться Шкиехаан.

– Ага, знаю. Квакша доложил.

Шкиехаан тут же насторожился.

– Кто такой Квакша?

– Тот, с ключами, за дверью. Вроде как дружок мне. Я, понимаешь, здесь пару раз уже посидел – уже, стало быть, не чужой. Уже легче. И гельтухи есть, а с ними везде проще жить. Словом, шакалить по мелочи нам с тобой не придется.

– Понимаю, – ответил Шкиехаан и на этом умолк.

– Люди думают, это кликуха с намеком на лягв, потому что Квакша – тварь вроде мелкой такой лягушки, – пояснил новоприбывший, зевнув во весь рот. – Ан нет, законное имечко. По-моему, их семейство – все сплошь лягушки да жабы разные. О! Слышь? Идет. Пахнет козырно.

Шкиехаан потянул носом воздух.

– Да, запах хорош. Первый приятный запах в этом месте на моей памяти.

– Говяжья грудинка с лапшой. Ее еще каким-то сметанным соусом поливают. Сметана, молотый красный перец, масло и вроде как еще что-то там.

Снаружи надзиратель уже звенел ключами о дверь.

– Вот тебе и обед.

– Завтрак, – возразил новоприбывший. – Ел я последний раз вчера… да и то одни фрукты. Даже не запомнил какие.

В замке заскрипел ключ, и новоприбывший довольно осклабился, будто изрядно позабавленный скрипом.

– Лучшего за те деньги, что ты дал, не найдешь, – объявил надзиратель. – Я им сказал, для кого, и что голодный ты здорово, и вот вам полкарточки, но чтобы все как следует. Жрать ты здоров, сам видел, но всего этого, сдается мне, в брюхо не запихнешь.

Новоприбывший сел.

– Ничего, попробую.

– Вот эта, большая…

Стоило надзирателю поднять крышку, укрывавшую обширное блюдо, по камере разнесся негромкий звон колокольчика, и взору наблюдавшего за всем этим краешком глаза Шкиехаана предстало облачко ароматного пара, поднимающегося к потолку.

– Тут тебе говяжья грудинка с лапшой. Он сказал, на троих хватит. Вот в этой, маленькой, добавка соуса…

Вновь звон, чуть тише первого, и камера наполнилась новым, неописуемо восхитительным ароматом. Сев, Шкиехаан увидел, как надзиратель снимает крышку с третьего блюда.

– А тут вот квашеная капуста. Он говорит, ты любишь.

– Ага, и еще как, – подтвердил новоприбывший, потирая огромные ладони.

– Все, говорит, свеженькое, горячее, и долго еще не остынет. Только остывшим тоже пойдет не хуже, а стало быть, если не справишься, оставь, сбереги на потом.

Надзиратель ненадолго умолк.

– Вроде бы лягвы тебя не слишком помяли?

– А сам ты, скажешь, не лягва? – напомнил ему новоприбывший.

– У них за своего не считаюсь.

– И зря. Та же лягва, только мундирчика зеленого тебе не положено.

Задрав голову кверху, новоприбывший повернулся к Шкиехаану.

– Помнишь, что я о его имени говорил? Штука в том, что у него почти вся семейка – лягвы. Мелюзгу с рождения в лягвы готовят, вот и называют всякими там Квакшами.

– Вот брат мой, Буффо, тот вправду лягва, а я – нет, – запротестовал надзиратель.

Шкиехаан, перегнувшись через край верхней койки, окинул взглядом уставленный блюдами поднос с завтраком для новоприбывшего.

– Прошу прощения… не понимаю, о чем ты.

– Чужеземец, – сообщил новоприбывшему надзиратель. – У них там, в Урбсе и прочих землях вроде Урбса, каких только чудных обычаев нет.

Новоприбывший, развернув салфетки, взял в руки продолговатый хлеб длиной не меньше руки Шкиехаана.

– Эй, Сверху, чего заерзал? Небось, прикидываешь, всякого ли тут так хорошо угощают?

Надзиратель громогласно захохотал.

– Твоя пища приготовлена не здесь.

Новоприбывший покачал головой.

– Есть тут напротив, через Решетчатую, одно заведение. Квакша ради меня туда сбегал, сказал им, чего я хочу, а после, как меня запер, вернулся к ним и приволок заказ. Карточку я ему дал вперед, он за услуги взял себе половину. Вот так мы тут и живем.

– Ты ведь только что прибыл, – возразил Шкиехаан. – У них не было времени приготовить так много.

– Его в парилке еще сколько-то продержали, – ответил надзиратель, – только он, похоже, легко отделался, да еще мне позволили заглянуть, спросить, не надо ли ему чего.

– Они ж меня тоже знают, – пожав плечами, пояснил новоприбывший.

Шкиехаан, взглянув на хлопья снега, кружащие за небольшим зарешеченным оконцем, укутался в одеяло.

– В парилке? Там теплее?

Оба великана расхохотались.

– Парилка – это где вопросы задают, – ответил новоприбывший, – только сегодня, кажется, ни с кем особенно не усердствуют.

– И со мной тоже. Возможно, ты прав. Уверен, следующий раз будет хуже.

Новоприбывший принялся густо намазывать маслом добрую четверть продолговатого хлеба.

– А тебя нынче в парилку водили? – полюбопытствовал он.

Надзиратель отрицательно покачал головой.

– В парилку… не думаю. Допрос Абанчи верхом на лошади был не так страшен, как я опасался. После меня допрашивали здесь. Сийюф, Абанча и прочие. Их имена мне неизвестны. Этот допрос оказался намного хуже. Сийюф жестока, безжалостна…

– Это та тривигантка, что подгребает под себя город, – объяснил надзиратель новоприбывшему. – Генералиссима Сийюф… а кальд делает все, что она ни велит.

– Погодь, они ж вроде как помогать нам прибыли, – запротестовал новоприбывший.

– А про свой интерес, думаешь, позабыли?

Новоприбывший поднял кверху четверть продолговатого хлеба, щедро сдобренного маслом.

– Эй, Сверху! Держи, попробуй-ка. Слыхал, о чем у нас разговор?

– Благодарю тебя. Не услышать вас я не мог.

– Ну так поэтому лягвы со мной и не усердствовали. Не знают пока, что их самих ждет.

– Лягвы… это ваша полиция? Виронская служба охраны порядка?

– Ага. Только, может, вдруг раз – и уже не виронская, а рани. Им ничего не известно, а нам – тем более.

Надзиратель звучно откашлялся.

– Ладно. Как бы там дальше ни вышло, жратва твоя вот, налицо. Красненький в бутылке, стакан сверху, на горлышке. Вон в той квадратной тарелке свиные ножки и еще уйма всякого. Понадобится чего – кричи.

– Обязательно, – заверил его новоприбывший, а как только за надзирателем затворилась дверь, снова загоготал. – Давай, Квакша, гляди за мной в оба, а то как бы я не удрал!

– Замечательный хлеб, – похвалил угощение Шкиехаан. – Превосходный. Спасибо тебе.

– Не за что, – проворчал новоприбывший, накладывая в тарелку грудинку с лапшой.

– Хотелось бы мне отплатить тебе… но, к сожалению, нечем.

Новоприбывший поднял на него взгляд.

– Тебе в каталажке случалось раньше бывать?

– Прошлой ночью. Руки пристегнули цепью к опоре шатра, спать вынудили на земле. Правда, там росла трава, а трава не так жестка, как твой пол.

– Только, должно быть, куда холоднее. Мне-то даже на полу тепло было.

– Холод… да, верно.

Шкиехаан вновь впился зубами в хлеб – мягкий, белый, с толстой, не без труда разжевывающейся коричневой корочкой.

– Ну. А при мне еще баба была, бок согревала. Так ты, говоришь, уже ел нынче?

Проглотить откушенное Шкиехаану удалось не сразу.

– На лошади. Ломтик серого мяса меж двух ломтиков хлеба, не такого хорошего, как этот. За едой мы с Абанчей беседовали об Общем Языке, том