Капля Испорченности - Роберт Джексон Беннетт

— Нет! — горячо возразил Грелин. — Нет, нет! Нет, мои воспоминания не были изменены. — Он вздрогнул. — Конечно, такая практика существует, но я не могу понять, почему Долабра заговорила обо мне! Лично я никогда не слышал о том, чтобы это было реализовано, но могу только представить…

— Представить что, сэр?

— Что ж. Если такое когда-нибудь действительно использовали, то это было сделано для сокрытия тайн, гораздо более ужасных, чем те, что можно найти здесь.

— Чем… Саван? В Империи есть секреты даже более опасные, чем этот, сэр?

Грелин промолчал. Затем я услышал оглушительный трепет, поднял глаза и увидел, как над нами разворачиваются вздымающиеся паруса. Они заколебались, пойманные ветром, и превратились в острые белые лезвия на фоне аспидно-серого неба. Меня охватило потрясающее ощущение плавания, словно небо и море вращаются вокруг корабля.

Голос Грелина эхом отозвался из глубины его шлема:

— Мы уходим.

Я попытался найти берег и увидел, что он был прав: Ярроудейл удалялся, а веселые верхушки фретвайновых коттеджей становились все меньше на моих глазах.

ГРУЗОВОЕ СУДНО РАСКАЧИВАЛОСЬ на серой воде, и вскоре вся цивилизация превратилась в крошечную, беспорядочную черную полоску вдали. Несмотря на прививки внутри, я почувствовал, как участился мой пульс, когда между мной и цивилизацией простерлась акватория залива. Я никогда по-настоящему не осознавал необъятность моря, этой огромной, бурлящей, вздымающейся пустоты. Я попытался представить себе его глубину, спросил себя, насколько далеко оно уходит вниз, и тогда неизбежно возник вопрос о том, что может лежать там, на морском дне, и смотреть на меня снизу вверх — возможно, дрейфующий гигант в состоянии покоя?

Мы плыли все дальше и дальше. Затем я услышал крики экипажа, призывающие друг друга быть осторожными, быть наготове.

— Мы приближаемся, — тихо сказал Грелин. — Если ты хочешь его увидеть, сейчас самый подходящий момент.

Я повернулся и посмотрел вперед.

Назвать его высоким, или большим, или необъятным — значит, даже близко не передать природу того, что поднималось из моря. Это было невообразимо колоссальное, возвышающееся облако мерцающей зелени, которое, казалось, заполняло весь горизонт перед нами. Да, я видел далекие морские стены на востоке и был свидетелем выхода левиафана на сушу с расстояния в несколько лиг, но никогда в жизни я не был так близко к чему-то столь огромному. Только само море могло бы соперничать с его размерами, подумал я.

Мы подплыли ближе. Я понял, что Саван не был ни тентом, ни сооружением из сетки или мха, как я предполагал раньше; скорее, он был толще, плотнее, более студенистым и менее похожим на ткань или виноградные лозы — больше всего он напоминал какие-то колоссальные водоросли, поднимающиеся из воды. И не весь он был цельным куском, а слоился, как лепестки цветка — каждый слой оболочки обвивался вокруг следующего, его виридиновая плоть была пронизана прожилками темно-зеленых пузырьков.

И он двигался. Он колыхался и перемещался, изгибаясь одним длинным волнообразным движением из конца в конец, снова и снова. Это было так странно, красиво и искусно, но в то же время в этом был какой-то скрытый ужас, и от одного взгляда на это у меня что-то поползло перед глазами.

Грелин указал на вершину.

— Видишь вон то место? — спросил он. — Ту арку? Я ее сделал. После шторма арка ослабла, и они подняли меня и еще нескольких человек на строительные леса, я посадил черенки и ухаживал за ними в течение нескольких недель, и… теперь взгляни на нее. Я думаю, что проделал хорошую работу…

Я продолжал наблюдать, как Саван покрывается рябью, изучая мягкое, бесшумное движение массивной конструкции.

Затем я нахмурился, в моем затуманенном мозгу мелькнула мысль.

Я взглянул на паруса надо мной и увидел, что они натянутые и твердые. Ветер был постоянным и очень сильным.

Я оглянулся на Саван. Я понял, что его странное колыхание вызвано не ветром.

— Он…он движется, сэр, — тихо сказал я. — Оно движется сам по себе.

Грелин ничего не ответил.

— Не так ли, сэр? Я прав?

— Да, — сказал он. — Ты, как и многие на берегу, предполагал, что он колышется на ветру, как флаг или штандарт?

На мгновение я потерял дар речи, завороженный колебаниями этого предмета.

— Я знал, что это живое существо, — сказал я. — Но не знал, что… настолько живое.

— Да, — сказал он. — Саван — это единый организм, Кол, единое существо. Это то, что мы создали. В этом мире нет ничего подобного. Мы должны были сделать его таким, чтобы извлекать кровь левиафанов.

— Почему вы не сказали нам об этом, сэр? — спросил я.

— Кажется, я так и сделал, — сказал он озадаченно. — Я сказал вам всем, что в основу Савана были положены ткани левиафана. Но, возможно, я не совсем ясно обрисовал последствия этого.

Мы продолжили путь. Мир снова накренился и повернулся, и нос грузового судна наклонился вправо, описывая большую дугу, затем снова влево, к Савану.

С этого ракурса я мог видеть, что зеленая оболочка не была идеально симметричной: его северо-восточная сторона вытягивалась, что наводило меня на мысль о изысканном платье аристократки, дополненном ниспадающей вуалью. Мне показалось, что я разглядел огромные цепи, свисающие с какого-то высокого скрытого механизма, прикрепленного к углам широкой части оболочки. Я представил, как цепи втягиваются, поднимая этот край Савана высоко, как подол платья, чтобы корабли смогли буксировать туда… что-то.

Что-то огромное, несомненно. Что-то, что должно было лежать там, в воде, подобно деве-духу из старых сказок, плавающей в своем бассейне и ожидающей поцелуя, который вернул бы ее в реальный мир; но я знал, что эта дева будет чем-то другим. Чем-то чудовищным, не поддающимся описанию.

— Когда-то люди поклонялись им как богам, — тихо сказал Грелин. — Я думаю об этом всякий раз, когда совершаю это путешествие.

Впереди маячила огромная мерцающая шкура Савана. Мое тело было скользким от пота, во рту пересохло.

— И я не могу их винить, — продолжил Грелин. — Эти гигантские, необъяснимые существа, с грохотом выходящие на берег, приносят с собой столько смертей и странностей. Вот что такое вера в божество, так? Линия, протянувшаяся от таких маленьких существ, как мы, к невыразимому, непостижимому.

Стена Савана впереди задрожала, как кожа на барабане. Затем она раскололась и, сильно содрогаясь, начала отступать назад. Пенистое море хлынуло внутрь, чтобы заполнить ее, и я был поражен ужасом, представив, что это рот. Внезапно я понял, что Саван — это не творение Империи, а, скорее, затаившийся левиафан, чудовищное создание, которое