Дремир. Беспечные. Том 3 - Ник Вернер
— Подари ей одуванчик и скажи:
Ты красавица Душа,
Так мила и хороша,
На века моею будь,
Волю вольную забудь.
В день погожий и в ненастье
Подарю тебе лишь счастье!
Орэн заозирался по сторонам, но по его выражению лица Марена тут же просекла, что он не знает, как выглядят одуванчики. Она хихикнула и, схватив его за руку, увела с песчаного берега обратно на поляну.
«Ох уж эти Обряды, — мысленно вздохнул Орэн. — Когда я уже перестану забывать, что к ним надо готовиться…»
— Вот! — Марена присела у невысокого кустика жёлтых цветов на тонких ножках, каждый из которых сверкал на солнце, как маленькое солнце.
Орэн сорвал три цветка. Он галантно заложил руку за спину и, слегка наклонившись, приподнес их Марене с невозмутимым видом на лице и произнося первое, что пришло ему в голову:
Прошу, жена, принять сей дар,
Дабы в лесу не вспыхнул пожар.
Наверно бы лучше придумать я смог,
Коль не проспал по Обрядам урок.
Цветок для тебя и два для потомков,
И не возмущайся ты слишком уж громко…
Ну а пока я всё же сознаюсь,
Что и Обрядов я не чураюсь:
Ты красавица Душа,
Так мила и хороша,
На века моею будь,
Волю вольную забудь.
В день погожий и в ненастье
Подарю тебе лишь счастье!
Марена расхохоталась, а когда отсмеялась, то взяла цветы и, вытирая слёзы радости, спросила:
— Заплетёшь мне их в косы?
— Попробую, — неуверенно ответил Орэн. — Но, может, Настю попросишь?
— Ну уж нет! — весело ответила девушка и подошла очень близко.
Орэн взял у неё цветы и вставил в основание кос над левым ушком, пытаясь переплести стебельки с волосами.
— Наверное, готово, — улыбнулся он и не удержался — поцеловал Марену.
— Это твоя версия Обряда? — хихикнула Марена, когда он отстранился.
— Ага.
— Мне нравится, но нам пора обратно.
Орэн обернулся, ища глазами Настю с Ярославом, и понял, что он совершил ошибку. Настя смотрела на них, улыбаясь, но у него чуть сердце не разорвалось от этой улыбки. Нет, в ней читалась не зависть, а тоска по навечно утерянному счастью. Он вмиг вспомнил, зачем он здесь, и повёл Марену обратно к Насте и Ярославу, не забывая улыбаться всем вокруг.
«Она еле заметно дрожит, — почувствовал он, обнимая жену за талию. — Значит, увидела то же, что и я. Веселиться будем в следующий раз, а сейчас решаем вопрос жизни и смерти».
— Давай, играй уже, — скомандовал Орэн, плюхаясь на траву рядом с Ярославом.
— Позже, — невозмутимо ответил тот, не шелохнувшись.
— Ну, тогда сыграю я, — не сдавался Орэн. — Давай сюда.
— А ты умеешь? — удивилась Марена.
— Нет, — невозмутимо ответил Орэн. — Но кому-то ж надо, пока мы тут все не уснули.
Ярослав вздохнул и потянулся за балалайкой.
— Настён, — посмотрел он на неё снизу вверх и улыбнулся. — Мне нужны твои колени.
— Как в детстве? — усмехнулась Настя.
— Ага.
Настя подсела поближе, и Ярослав, положив голову ей на колени, пристроил балалайку на груди и закинул ногу на ногу.
По поляне растеклась тихая и спокойная мелодия, будто трава мерно покачивалась на ветру, будто накатывали волны на берег, будто в такт им звенели колокольчики… С каждым новым аккордом Орэн чувствовал себя всё умиротворённее и безмятежнее, будто все его печали уносили ветер и волны — развеивали в вышине и скрывали на дне. Он глянул на Настю — она заботливо поглаживала Ярослава по волосам.
«Как сестра. Первые проявленные чувства, но этого мало. Хорошо, но мало. Нам надо её взбодрить, а не умиротворить. Хотя как первый шаг пойдет».
На поляне стихли разговоры, и все начали прислушиваться. Кто-то подходил и устраивался поближе, кто-то всё также смотрел в их сторону издалека, а кто-то уже начинал собираться в небольшие хороводы и медленно кружиться по поляне.
Вдруг Ярослав резко сел и оборвал мелодию звонким аккордом — на его балалайку упал первый луч солнца, выглянувшего над кронами деревьев, а на поляну вышел Любомир с гуслями через плечо на широком кожаном ремне, а за ним появились и Яромир с Пересветом.
«Похоже, теперь все в сборе», — подумал Орэн.
Но на его удивление никто из старейшин ничего не сказал, и они молча разбрелись по поляне. Яромир с Пересветом направились к группе старцев и мужей, а Любомир уселся на большой пень на краю поляны, положил гусли себе на колени и заиграл. Это сработало лучше всяких слов, чтобы собрать всех вместе
Ярослав встал и пристроил свою балалайку под ближайшим деревом, а потом взял Настю за руку и помог ей подняться. Марена взяла Орэна за руку и протянула вторую руку Насте. Так вчетвером, держась за руки, они и направились к уже строящемуся хороводу. И понеслось…
Орэн уж было подумал, что ему просто надо ходить по кругу, держаться за руки с соседями, но не тут то было. Сначала хоровод был один, потом внутри него образовался второй, третий… То они резко меняли направление движения, то сближались, то расходились, то «ныряли» друг через друга и перемешивались. А когда к этому всему ещё и примешались и песни, Орэн понял, что проще всего плыть по течению и давать себя вести куда надобно.
А музыка… Казалось, что она рассказывала каждому о его жизни: то успокаивала, завораживала, усыпляла; то резко менялась и отважно звала за собой на бой, призывала не сдаваться, идти до конца; то становилась шаловливой и задорной; то нагоняла печаль и тоску, хоть плачь, а потом снова радовала, смешила, бодрила, звала…
Через несколько часов Орэн уж было подумал, что сейчас у него окончательно закружится голова от всего происходящего и внутри него, и снаружи, и решил от всего отгородиться, чтобы остаться при здравом рассудке, но тут Любомир резко перестал играть, и хоровод тут же распался. Его отпустила и Марена, и пацанёнок, между которыми он был. Все захлопали в ладоши, засмеялись и пошли друг с другом обниматься.
С кем только он не успел наобниматься за ту «вечность», что, ему казалось, это всё происходило. Правда, не то чтобы ему это не понравилось, ведь среди тех, кто беспардонно лез к нему обниматься, были и милые девушки. А когда он понял, что и эта
