Явье сердце, навья душа - Марго Арнелл
Она подалась вперед. Дышать перестала на мгновение.
— Мать Сыра Земля. Владычица всех земных просторов, источник жизни и мать всего живого. Тебя, Баюн, лес породил, лесавок и боровиков — Леший, мавок и русалок — Водяной или сама водная стихия. Но леса Нави, Лешего и Водяного, как и иных навьих созданий она, Мать Сыра Земля, породила.
Яснорада кусала губы, силясь не расплакаться. Силясь понять, как отозвались в ней слова волхва. Значит, мать свою она никогда не обнимет, как, пусть и не часто, но обнимала Ягую. Никогда не услышит от нее историй и сказаний, как слышала от Баюна. Не будет блуждать с нею по Нави, не будет вести беседы, как с кикиморой, лесавками, русалками и полевиками.
Но все они — ее сводные братья и сестры. И вся Навь и есть ее мать.
— Когда соскучишься по матери, помни — она всюду, она рядом. И, куда бы ты ни пошла — всегда сопровождает тебя, — положив лапу на ее ладонь, тихо сказал Баюн.
Яснорада с усилием кивнула. Вскинула голову, с надеждой глядя в лицо волхва.
— Но кто же я такая?
— А ты — истинное дитя Матери Сырой Земли, взращенное ею в недрах — ее утробе.
Баюн ахнул, будто что-то поняв. Прошептал ошеломленно:
— Помнишь, я говорил — сотни историй, но твоей среди них нет?
Яснорада переводила растерянный взгляд с кота на волхва. Улыбнувшись в бороду, кудесник объяснил:
— Появившись на свет, ты была вольна выбрать свой дом и свою стихию. Выбрать, чьим быть духом-покровителем, что оберегать: леса, поля или воды Нави. Полуденницей стать, лесавкой или бродницей.
— Но не успела — Ягая меня забрала, — выдавила Яснорада.
— Каждому из нас порой бывает слишком одиноко… — Волхв поморщился. Словно корил себя за то, что влез в чужие дела. — Ты должна была выбрать стихию, чтобы сила Матери Сырой Земли воплотилась в ней. Чтобы кровь твоя стала водой или древесным соком… или осталась бы землей. Но исчезли бы занозы и сучки, что прячутся у тебя под кожей, из костяшек пальцев — готовые распуститься почки, из волос — птичьи перья, с изнанки кожи — рыбья чешуя. Ты не видишь их. Я вижу. Потому ты и на людей так похожа, что навья суть в тебе спрятана. В тебе — по капле каждой из стихий, в тебе — сила Матери Сырой Земли, но рассеянная, развоплощенная.
Яснорада вдумчиво кивнула. Не вышло так, как она надеялась. Иринка найдет своих родителей, поселится в их избе… С ней такого, увы, не будет. Но правда есть правда. Родителей — маму — Яснорада тоже нашла. И себя нашла, свою сущность.
Из избы волхв вышел вместе с ними — больная девочка из Чуди ждала колдовской обряд. Вышел и замер, во все глаза глядя на стоящую в сторонке Мару. Пусть Яснорада и приглушила ее зимнюю природу, от волхва та, верно, не укрылась. Но чем дольше тянулось молчание, чем сильней вытягивалось лицо волхва, тем больше Яснорада сомневалось, что дело в сущности царевны.
— Что ты наделала, Мара? — подозревая неладное, охрипшим от волнения голосом спросила Яснорада.
Ответила не она.
— Тропу проложила морозную, — хрипло, будто неверяще, сказал волхв. — В саму Явь.
— Как вы узнали? — спросила Мара.
Интонация лишь слегка изменилась, но этого было достаточно, чтобы в статуэтке — бесчувственном когда-то камне — явственно проявилась жизнь.
— Неужели ты никогда не слышала про волхвов?
Мара скривилась — едва заметное движение мышц, однако резанувшее по глазам некой своей неправильностью.
— Зачем тебе в Явь приходить? — непонимающе нахмурилась Яснорада.
Мара долго молчала — не желала отвечать. Потом нехотя сказала:
— Я просто наблюдала за ним. За спасенным тобой гусляром.
— Зачем наблюдала? — выдавила Яснорада.
Глаза — бездонные черные омуты, лицо — гладкое фигурное стекло.
— Хотела понять, что в нем такого особенного. Что заставило тебя нарушить наказ — да еще той, кого ты матерью называла.
Для нее, вылепленной и воспитанной Мораной, подобное ослушание, верно, показалось чем-то неслыханным, необъяснимым. Внезапно подумалось: наверное, жизнь Мары была понятна и проста. Делаешь, что говорят, о прошлом и будущем не задумываешься. Но жизни такой не позавидуешь.
И сама Мара все же сбежала из дворца навстречу неизвестности. А потом и вовсе открыла тропы в чужой мир.
— Но наблюдать — мое желание. Желание Мораны было иным.
— Каким? — нахмурилась Яснорада.
— Я должна была вернуть душу Богдана Нави.
Яснорада ахнула, холодея.
— Вытянуть с Яви, через границу перенести, — продолжала царица. — Должна была. Не смогла. Пока не смогла.
Глава двадцать шестая. Двоедушница
Ночь Яснорада не спала, а наутро снова пришла к волхву. Одна. Сказала с порога:
— Я должна с ним поговорить.
Волхв не стал ни о чем спрашивать — знал, о чем ее душа теперь болит. Лишь склонил голову набок.
— Я должна предупредить, что Морана хочет забрать его душу, — с жаром сказала Яснорада.
Что толку с того, что она видит Богдана в отражении блюдца? Ей не достучаться до него. И сколь долго будет длиться непослушание Мары? Переменчива она, как оказалось. Как порой бывает переменчива зима — то тихая, снежная, то хлещущая по щекам ледяным ветром и свирепая, неукротимая, словно сама метель.
Как скоро она вздумает к Моране, царице своей и создательнице, вернуться? Без откупа та ее не примет. А откуп этот — душа Богдана.
— Непросто это.
— Но вы говорили, между нами есть связь…
— Говорил.
— И Мара как-то нашла к нему путь…
Волхв тяжело вздохнул, усаживаясь на лавку.
— В ней сила Мораны, царицы смерти и зимы. Сила Кощея, что начальствует над мертвыми. А паренек-то твой — уже одной ногой в могиле. Помазанный он, смертью поцелованный. Даром что ты столкнула его с Калинова моста…
То, что сделала Яснорада, то, в чем вчера без утайки призналась, оставило на лице волхва видимый след — задумчивую складку меж седыми бровями. Волхва не удивила правда о мертвом царстве, о Кащее, Вие и Моране. Выходит, знал он, откуда в Навь попадают люди и нечисть — кроме того, что сама Навь порой порождает их.
— Выходит, не спасти его?
Волхв устало потер лицо ладонью.
— Моране нужна каждая душа, они — подданные ее царства. А коли вцепится она
