Юсупов. Тьма Внутри - Гоблин MeXXanik
Долгопрудный атаковал, но я отбил удар, и клинки с шипением столкнулись. Атака вышла корявой, будто мой соперник впервые держал в руках оружие. Я бросил под ноги противника заранее заготовленную ловушку, и Долгопрудный с трудом разминулся с ней. Я контратаковал, и мой враг неумело закрылся, отражая атаку. Отпрянул в сторону, создал плетение «воздушного копья», бросил в меня. Но вышло у него как-то по-дилетантски. И мне не без труда удалось увернуться от атаки. Долгопрудный создал «вихрь», который должен был сковать меня, но способность вышла слабой и разбилась о мою броню. А через мгновение, противник снова атаковал. Рубящим наотмашь ударом он раскрылся, давая мне возможность контратаковать. Клинок вошел Долгопрудному в грудь, словно он был манекеном, а не живым человеком. Оружие завибрировало, впитывая силу. По телу растеклось приятное тепло, голова закружилась. И я с трудом смог оторвать руку и выдернуть клинок из раны. Противник откинул голову назад, губы приоткрылись. На мгновение мне показалось, что он улыбается. Но через мгновение улыбка сменилась недоумением:
— Как… так, — прохрипел он, роняя с губ красное. — Не… получается…
Он упал на колени, глядя на меня. И я заметил, как веселье в его глазах сменилось страхом. А затем его глаза остекленели, и Долгопрудный упал на траву. Я же убрал оружие и отошел в сторону. Вышло у меня это с трудом. Я опустился на пятки рядом с телом и коснулся пальцами лба противника. Активировал «кражу мыслей». И с трудом сдержался, чтобы не отдернуть руку.
Первое, что я уловил, был вой. Звериный, дикий, нечеловеческий. Так воет запертое в клетке раненое животное, которое понимает, что оно гибнет. Лишь большим усилием я смог закрыться от этого крика, и в голове послышались остатки сотни чужих мыслей. Воспоминания были разрозненными, рваными, но мне хватило и этого. Я вынырнул из сознания, мертвеца, обрывая остатки контакта. Кожа пылала. Пальцы дрожали. Я поднял голову, взглянул в темное небо. Сквозь черные тучи пробивались робкие лучи солнца.
— Даже раньше успели, — пробормотал я.
А через секунду, на траву упали первые капли. Где-то далеко блеснула молния и послышался раскат грома. Спустя несколько мгновений полил частый прохладный дождь.
— Наконец-то, — хрипло произнес я.
Голова кружилась, меня шатало, точно пьяного. Я сделал несколько неуверенных шагов и тяжело сел у постамента Императору.
Жрец Синода подошел к телу, опустился рядом, коснулся кончиками пальцев его шеи. Затем поднялась и объявила:
— Долгопрудный мертв. Юсупов победил.
Послышались щелчки камер, и я запоздало подумал, что к полудню мое лицо будет во всех газетах Империи. Но сейчас мне было плевать.
Секунданты переглянулись. И я заметил на их лицах довольные ухмылки. Словно проигрыш Долгопрудного был частью плана.
Один из секундантов шагнул к нам:
— Признаем, — произнес он. — Чистая победа. Поздравляем, Василий Михайлович.
Он произнес это с уважением. А затем секунданты развернулись и направились к выходу из парка. Я заметил, как за ними среди стволов мелькнули силуэты в серых куртках. За секундантами последовали и жандармы вместе со жрецом. Репортеры же маячили неподалеку, явно желая задать мне пару вопросов, но их отпугивал грозный вид Муромцевой, которая была готова подойти в любой момент.
— Мастера — репортеры, не пора ли вам отправиться по своим… репортерским делам? Не видите, что Василию Михайловичу плохо.
Хриплый голос был мне знаком. И я с трудом поднял голову. К памятнику, по тропинке, неторопливо направлялся Круглов в компании Волкова. На бойцах были белые рясы с черными полосами. Такие носили работники прозекторской бригады.
Репортерам хватило этих простых, но емких слов. Они быстро направились к выходу, словно все разом вспомнили, что у них есть очень важные дела.
— Спасибо, — хрипло пробормотал я.
— Доброе утро, Василий Михайлович, — произнес Круглов, остановившись у тела. — Если вас не затруднит, не могли бы вы проверить, есть ли тут… скрывающиеся от наших глаз свидетели.
Я кивнул, активировал плетение «астрального двойника». Но в большом радиусе были только знакомые мне силуэты. Потому я произнес:
— Нет. Посторонних нет.
Круглов присел над телом, с интересом всматриваясь в лицо Долгопрудного:
— Очень любопытный экземпляр вы поймали, Василий Михайлович, — пробормотал он. — Очень любопытный.
Я мрачно покосился на Викторию. И девушка поспешно отвернулась.
— О, могу вас заверить, что Виктория Ильинична держалась как кремень, — тотчас заверил меня Виктор и поднялся на ноги. — Держалась, правда, неестественно. Даже странно. Но все из-за того, что она переживала за вас, мастер Юсупов. Для нее это не самая привычная эмоция. А дальше дело техники. Ведь кроме средств убеждения есть еще и специальные зелья. Вот мастер Муромцева все и рассказала.
Я тяжело вздохнул.
— Но Виктория Ильинична уверяла, что у вас есть план, и чтобы мы не вмешивались, — поспешно добавил Круглов. — Поэтому мы не стали вмешиваться в этот ваш план. Просто решили подстраховать. Да вы не сидите на холодном камне. Вы же лекарь, должны понимать, что это вредно для здоровья.
— Ваша правда, — согласился я и встал с постамента. Кивнул в сторону тела. — А его куда?
Круглов пожал плечами:
— Вы же должны понимать, что это уже… не совсем обычный человек. Я бы сказал не совсем обычный. Вскроем его в прозекторской, чтобы установить причину смерти.
— Рана на груди вам не кажется убедительной? — уточнил я без особой теплоты.
— Посмотрим, — уклончиво ответил Виктор и снова покосился на меня и добавил, — Еще раз спасибо, Василий Михайлович.
Я кивнул. Взглянул на часы:
— А теперь, если вы не против, мне пора на работу. Меня еще ждут пациенты.
Круглов усмехнулся и покачал головой:
— Настоящий боец. Утром вы быстро закололи Долгопрудного, а потом спокойно поехали вести прием. Восхищаюсь, мастер Юсупов. Без шуток.
— Спасибо.
Я развернулся и направился к выходу из парка.
— Если вы не против, я заеду к вам в гости, Василий Михайлович, — послышался за моей спиной голос Круглова.
— Хорошо, — не оборачиваясь, ответил я.
Позади слышался цокот каблуков. А затем неуверенный голос Виктории:
— Мы едем в
