Этой ночью я сгораю - Кэтрин Дж. Адамс
Ни один смертный не должен был видеть то, что сделала Темная Мать. Но одна ведьма наблюдала за всем этим. Она увидела, как дул ветер и падали линии жизни. Она почувствовала, как радужная нить из цвета и света прижилась в ее сердце. Она наблюдала из тени деревьев, которые росли в предгорьях хребта Виверны, и доложила обо всем Чародею, который обратился к ней за помощью.
Чародей улыбнулся. Он показал ей терновый шип, которым она уколола себе палец, отнесла каплю крови в холодную пустыню Смерти и вырастила из песка волшебный кристалл. А затем он показал ей, как вернуться.
«Классика Ковена: Басни хребта Виверны».
Найдена в Терновом храме на десятом году после падения.
Глава 24
Когда я пересекла границу между Жизнью и Смертью, она размылась. Прохождение в Смерть напоминало погружение в ледяную воду. Огонь в моей крови погас, но мышцы ослабели, как отсыревшие струны, а лихорадочная боль словно размазалась по коже, и я не могла понять, жарко мне от нее или холодно. Запястья отяжелели так, будто все еще были связаны с золотом Смотрителя. К счастью, наручники никуда не делись.
В тишине я ощутила едва заметное движение песка – и линию жизни терновой ведьмы на пределе чувств. Гладкая и свежая, как зеленое яблоко, только что сорванное с ветки. Она принадлежит Карлотте.
Пустыня простиралась до самого Предела. К нему неторопливо брели души. Я с трудом отошла от завесы, и у меня резко упала температура. Пальцы онемели, хоть я и спрятала их под мышками, и мне никак не призвать достаточно магии, чтобы переодеться.
Дрожа, я прошла сотню шагов, пока посреди серой пустыни не показалось темное пятно, которое предшествовало появлению особняка. Спустя еще сто шагов бедра у меня горели так, будто я только что отработала три часа практики обращения с оружием. Ноги проваливались во влажный песок, между пальцами ног хлюпал серый ил.
Усталость защищала меня от мертвецов, которые противились окончательной смерти. Я слишком изнурена, чтобы бояться. Из-за отсутствия эмоций я слилась с пейзажем. Ни один туманный призрак не заметил, что я прошла мимо них.
В двадцати шагах от ворот у меня подкосились колени и я упала на песок. Мороз пробирал до костей. Я едва не подавилась ироничным смешком: в Жизни я горела, а теперь замерзала в Смерти. За решеткой переливались краски, розовые и лиловые клумбы цвели так, словно наступило лето. Даже свет там казался теплее.
Но я была слишком близко, чтобы сдаться. Стиснув зубы, я заставила себя подняться на ноги как раз в тот момент, когда ворота с грохотом поднялись.
Лорд Малин наблюдал за тем, с каким трудом я добралась до его порога. Черные завитки волос закручивались у него на лбу и за ушами. Он подхватил меня, когда я споткнулась, и прижал меня к груди. Руки у него были твердыми и неожиданно теплыми. У меня защипало в глазах от облегчения. Возможно, у Малина есть планы на мою душу, но он не представляет угрозы.
Позабыв о нашем договоре, о неравных силах и о том, что я понятия не имею, кто он такой на самом деле, я потянулась к нему, и он обнял меня еще крепче. Обычно меня раздражает, когда за меня заступаются, но сейчас я этому рада.
Он молча помог мне пройти по тропинке и подняться по ступенькам, подхватив меня за спиной и придерживая за талию. Больше мне не требовалось быть сильной.
Он проводил меня в гостиную – в этот раз она была в серых и лиловых тонах, которые совпадали с моим настроением. Я не стала сопротивляться, когда он усадил меня в уголок мягкого дивана. Он осторожно уселся рядом, не сводя с меня взгляда. Этим вечером он открылся с другой, более нежной стороны.
И с гораздо более опасной.
– Что ты наделала, Пенелопа?
Осторожность в его голосе не вязалась со сжатыми челюстями. Ощущение безопасности, которое от него исходило совсем недавно, исчезло без следа.
– Привлекла к себе нежелательное внимание.
Мне было нечего ему рассказать. Я ничего не выяснила о Смотрителе. Я проиграла по всем фронтам: и как человек, и как шпион. Мне хотелось убежать, но силы иссякли. Мне хотелось закрыть лицо ладонями и расплакаться, но я не осмелилась. Однако больше всего на свете мне хотелось спать.
Глаза у него потемнели.
– Насколько все плохо?
Я пожала плечами, не желая признаваться, что даже здесь всю кожу жжет от смерти, а на запястьях она особенно чувствительна и раздражена – там, где в Жизни меня сковывали наручники Смотрителя.
Слабость – это поражение; слабость – это крах.
– Позволишь мне? – спросил он, указав на мою руку, и я кивнула в знак согласия. К моему запястью прикоснулись мозолистые пальцы: похоже, он был привычен держать в руках оружие.
– Он способен и на худшее, – пробормотал Малин себе под нос, почти про себя. Он придвинулся немного ближе, и его бедро прижалось к моему колену. Я так отвлеклась, что чуть не пропустила его дальнейшие слова: – Еще пара дней, и твоя магия приспособится, чтобы все восстановить. Тебе повезло.
Малин явно понимал под везением не то же, что и я. Если бы я не была настолько истощена, то съязвила бы что-нибудь в ответ. Вместо этого я прикусила губу и держала свои мысли при себе, пока он продолжал осмотр. Малин нежно провел пальцами по изгибу моего запястья. От этого у меня по спине пробежала дрожь, которая сосредоточилась где-то под пупком. Ему нет до меня дела, напомнила я себе. Ему важны лишь мои способности: я ведьма у него на службе – причем весьма бездарная в шпионаже.
Но Малин выглядел так, будто хотел выследить того, кто меня обидел. От беспокойства его глаза потемнели, а челюсти сжались от гнева. От запястий его проверка медленно перешла вверх по моим рукам. Он нежно прошелся пальцами по моим предплечьям к внутренней стороне локтей. У меня замерло сердце, когда он провел загрубевшей подушечкой пальца по черной веснушке – метке
