Люди ночи - Форд Джон М.

Мир Оуэна перевернулся. Выходит, отец все-таки был героем. Цинизм Лихтов оказался такой же выдумкой, как их семейная история. Затем Оуэн начал узнавать про ядерную войну, великий свет и великую тьму и понял, что ему не осталось даже части в великой афере. Для него не будет опасных рейсов и тайных грузов. Только ядовитый пепел в пустом море.

У Оуэна не было ни жены, ни детей. Матросов – лишь столько, сколько нужно. Двадцать лет он плыл наугад, пока американец не показал ему путеводный свет. Тогда Оуэн понял наконец, что Лихты сами творят свои легенды. Дед утверждал, что принадлежит к династии контрабандистов. Отец выдавал себя за циника. Оуэн рассеет пепел над морем.

Он погрузил ракеты в «Лендровер», накрыл брезентом, защелкнул задний борт кузова, подошел к дверце. Глянул на небо. В воздухе чувствовалось приближение дождя.

Лихт сел в «Лендровер» и поехал на север.

Скин-хауз оказался больше, чем Хансард ожидал, раза в четыре-пять больше усадьбы сэра Эдварда Четвинда. Две стороны дома были в лесах, рабочие восстанавливали фахверковые стены. Печные трубы были подперты стальными укосинами.

Дверь открыл стройный молодой человек в зеленом шелковом костюме итальянского покроя и теннисных туфлях. У него были светлые кудрявые волосы и круглые очки без оправы.

Хансард протянул удостоверение Белой группы.

– Меня зовут Николас Хансард. Я историк…

– Эллен?! – проговорил молодой человек, глядя мимо Хансарда.

– Привет, Хью, – тихо сказала Максвелл.

Хансард посторонился, пропуская молодого человека в зеленом костюме.

– Я… хм…

Максвелл сказала:

– Николас, это Хью Кин, двадцатый баронет Скин.

– Двадцать второй, но кто считает? – Кин протянул руку.

Когда Хансард ее пожимал, Эллен сказала:

– Хью, Николас хотел бы посмотреть дом. Можно?

– Конечно, можно. Заходите, заходите, вы оба. Господи, Эллен, ты не была здесь с тех пор, как умер отец, двадцать первый баронет. И, если позволите, мистер…

– Хансард. Николас Хансард.

– Мистер Хансард Николас Хансард, я рад приветствовать в моем смиренном жилище такого охрененного везунчика. Эллен, милая, обними убитого горем неудачника, а?

– Да ладно тебе, Хью, – сказала Эллен и обняла его.

Хансард смотрел, слегка удивленный, но (он предполагал) не ошеломленный. А может, он был ошеломлен, но не удивлен. В любом случае, объятие длилось долго, затем баронет Скин сказал: «Прошу за мной, дамы и господа, в музее просьба соблюдать осторожность», и они вошли.

Кин показал им комнатку священника, где лежали документы, пока рабочий не извлек их на свет впервые за четыре столетия.

– Мы надеялись, там будет скелет или что-нибудь в таком роде, – сказал баронет. – Хоть какой-то колорит, солидная история с привидением на худой конец. Но хренушки.

Хансард пытался вообразить человека, который спрятал документы и замуровал вход, но образа не возникало. Был только затянутый паутиной пыльный чулан.

Кин сказал:

– Я на самом деле насчет бумажных дел не очень, это по твоей части, Эллен. И по вашей, Николас, как я понимаю? Но вот это мне понравилось: «На столе у входа стоял стеклянный ящик, с виду совершенно новый. Внутри, на чистом красном бархате, лежал потемневший металлический предмет… металлическая трубка с чем-то вроде рычажка на одном конце. Вдоль него тянулись два кожаных ремешка, практически рассыпавшиеся от времени».

– Колесцовый кремневый пистолет? – предположил Хансард.

– Он самый, – ответил Кин. – Но, заметьте, без рукояти. Ремешки, вероятно, крепили его к чему-то, возможно, к древку…

– К руке, – сказал Хансард, размышляя вслух. – Один на запястье, один на локте, замок в сгибе локтя, курок…

– И дуло жутко короткое, – продолжал Кин. – При тогдашнем порохе скорость вылета пули была мизерная. Стрелять имело смысл не дальше, чем с нескольких шагов.

– Верно, – сказал Хансард. – Абсолютно верно.

– Э?

– Я просто думаю вслух, – ответил Хансард. – Что дальше?

Парадный зал имел футов шестьдесят в длину и двадцать пять в высоту. Поверху тянулась обшитая деревом галерея с узенькими окошками, на нее с обеих сторон вели лестницы. Пол был вымощен шахматными черно-белыми плитами.

– Ты была тут на Рождество, когда мы играли в игру из «Алисы»? – спросил Кин.

– Я была Ферзевой Пешкой, – рассеянно сказала она.

– А да, правда. А я был Коневой Пешкой королевского фланга и…

Мысли Хансарда начали уплывать. Под одной из лестниц на галерею была комнатка, как раз чтобы переодеться к выходу на сцену.

ДИДРИК. Я буду Остолопом. Роль умна.

ПОЛИДОР. Глупа, сказал бы я. Ты выбрать мог

Роль Герцога, Стрелка иль Мудреца.

Они как раз достойны и умны.

ДИДРИК. Хочу быть Остолопом. (В сторону.) Только он

И может подобраться к королю.

– Напишите мне роль, – сказал Дувр. – Сделайте меня… сделайте меня Гением, чтобы я мог прикоснуться к королеве.

Марло на мгновение задумался.

– Будете играть Афину. Думаю, ей понравится. Ей по душе, чтобы все считали, будто она вышла из головы своего великого отца, Генриха. Да. У нас будет Афина для Елизаветы и… Диана для Дадли. – Марло ухмыльнулся. – О, они будут очарованы и разгневаны, но это Рождество, когда все веселятся.

– Это произошло здесь, – тихо проговорил Хансард.

– Нам пора идти, Николас, – сказала Эллен. – До Лондона ехать долго, и начинается дождь.

Хансард глянул на окна напротив галереи. За витражным стеклом полыхнула молния, через несколько секунд раскатился гром.

Кин сказал:

– Зачем ехать в грозу? Оставайтесь. Девятнадцать спален, никого народу. Как школьные выходные, а, Эллен? Я могу поселить вас в спальнях, соединенных потайным ходом…

– Хью, прекрати, – сердито сказала Эллен.

– Эллен, я ужасно за тебя рад, правда, – обиженно произнес Кин. – Я просто… черт возьми, я просто не ждал, что это будет кто-то, кого может одобрить твой отец.

Максвелл залепила ему такую пощечину, что очки слетели на пол.

– Мы уходим, – сказала она, беря Хансарда под руку.

– Минуточку. – Хансард вырвался, поднял очки Кина и протянул хозяину. – Я абсолютно не понимаю, что между вами происходит, и понимать не хочу. Но спасибо за экскурсию.

– Вам спасибо, – сказал Кин без явной иронии. – И не обращайте внимания… вам правда охрененно повезло. Вам и Питеру… До свиданья, Николас. Приезжайте еще.

– Спасибо, Хью.

Лицо у Эллен было мрачное и решительное. Она вышла из дома с Хансардом без единого слова.

Хансард выехал на шоссе. Когда он последний раз оглянулся на Скин-хауз, баронет стоял в дверях, подняв руку. На лобовое стекло упали капли дождя. Хансард проговорил:

– Если ты не хочешь сказать мне сама…

– Ты прекрасно понимаешь, что не хочу.

Дождь усилился. На западе блеснула раздвоенная молния. Хансард включил «дворники». Они ужасно скрипели.

– Ладно, тогда скажу я. Твой отец – сэр Эдвард Четвинд, верно?

– Ты догадался? – тоненьким голосом спросила она. – Или знал?

– Я не знал до последнего момента, – ответил Хансард. – А поскольку у меня нет денег или манер бизнесмена, это единственное разумное объяснение словам Хью, что твой отец меня бы одобрил. И как только я об этом подумал, я сообразил: «секретарша Лилли» могла знать, что где лежит в кабинете, но ты была там как дома. Ты лгала мне…

– Я правда была там секретаршей, Николас.

– Ладно, лгала только наполовину.

Он помолчал. Она тоже молчала, и он сказал:

– Я не злюсь, просто удивляюсь. Почему ты мне не сказала?

– Потому что он поручил мне за тобой следить. – Голос Эллен звучал почти испуганно. – Велел шпионить за тобой, чтобы ты не разузнал ничего о пьесе без его ведома.

– Так ты…

– Нет! Нет!!! Я ничего ему не говорила, ни слова! Он улетел за границу, а даже если бы нет, я бы все равно… но ты мне теперь не поверишь.