Резюме сортировщика песчинок - Любовь Александровна Афоничева
– …с которым ты знаком лучше меня, так что…
– Погоди, не торопись. Мы еще счастье не сузили. Например, счастье как острое переживание чего-то прекрасного, по-моему, сочетается с одиночеством легко и без усилий.
– То есть? Хочешь сказать, что если ты будешь наблюдать, как… ну, скажем, солнце поднимается над окутанным туманом цветущим яблоневым садом… или как шагает к тебе твоя первая мехимера – я просто не знаю, что ты любишь, но смысл, надеюсь, понятен, – то тебе не захочется этот момент с кем-нибудь разделить?
Кончик косы снова тянется к нижней губе. Но так и не дотягивается. Венц смотрит пристально, будто ей правда интересно, что я отвечу.
Солнце над яблонями в тумане… Ну-ну. Любопытно: Инхо в курсе, куда ее надо вывезти, чтобы осчастливить?
А еще любопытнее, почему задаюсь этим вопросом я…
– Может, и захочется. Но не обязательно… и не с кем попало. А тебе? Неужели не хотелось наоборот – какой-то момент оставить только себе?
Она молчит какое-то время. Обматывает косу вокруг руки до самого локтя. И, наконец, признает:
– Да, бывало. Просто… обычно такие штуки за собой не замечаешь.
– Значит, сойдемся пока на том, что счастье с одиночеством могут как минимум заключать временные союзы. Ничего не напоминает? – Впервые за утро я по-настоящему весело улыбаюсь. И добавляю: – Кстати, если ты не заметила, на данный момент я вроде как побеждаю в споре. Будешь что-то с этим делать?
– Буду, конечно, – задумчиво тянет Венц, щурясь куда-то в пространство между нами. Потом, встрепенувшись, поднимает на меня крапчатые глаза и начинает наступление:
– Хорошо, пускай – яркие вспышки счастья действительно могут сочетаться с одиночеством. Принято. А теперь давай поговорим о счастье, как о некой… удовлетворенности, размазанной тонким – ну или толстым слоем по достаточно длительному отрезку жизни. Разве его не разрушает… или не ослабляет хотя бы ощущение, что ты – один? Что ты ни с кем не делишь не просто какие-то отдельные моменты, а вообще все? Никто не улыбнется в ответ на твои шутки, не боднет тебя лбом в плечо, когда ты задумался, не подскажет, что делать, когда ты в тупике… – Венц делает паузу и раздраженно дергает себя за косу. – Я, конечно, все это так очевидно и плоско формулирую. Пластически у меня бы точнее вышло… но Павла Имберис вряд ли оценит такой способ вести дискуссию. Так что я просто, словами, признаюсь: не понимаю. Не могу себе представить хоть сколько-нибудь продолжительное счастье без общения, обмена энергией… без веселья в компании тех, кому ты важен, наконец. Объясни мне, как это возможно. Если получится.
В какой-то другой день я, наверное, с удовольствием произнес бы речь на тему «Эф_Имером быть прекрасно, даже если ты один».
Но сегодня… Сегодня я все утро терзаю нитку, торчащую из рукава. И стараюсь ни о чем не думать. И в таком состоянии мне не хочется заглядывать внутрь себя, убеждаться, что там творится какая-то мутотень, и тащить оттуда пред крапчатые очи Венц то, что выглядит наиболее похожим на правду. Однако я все же делаю это.
– Понимаешь, если компанию человеку составляет достаточно сильная и привлекательная идея, то этого может оказаться достаточно для определенного сорта счастья. По крайней мере, на какое-то время. И при условии, что человек все-таки взаимодействует с обществом. На каких-то своих условиях. Получает отклик и реакцию.
– Значит, отклик и реакцию…
Мне почему-то хочется поймать ее взгляд, но Венц внимательно рассматривает свои руки. Облизывает палец и начинает рассеянно оттирать что-то между двумя костяшками – августом и октябрем. Потом хмыкает и наконец поднимает на меня глаза.
– Царапину пытаюсь стереть, вот ведь… То, что ты сказал… я никогда не смотрела на это с такой стороны – человек и его идея. Наверное, ты снова прав, и в этом может быть источник счастья. Но что, если эта идея в какой-то момент перестанет казаться сильной и привлекательной? Если она не выдержит какой-то проверки?
– Тогда наступает «темная ночь души», – вдруг подсказывает Павла Имберис.
Видимо, она уже некоторое время стоит рядом с нами и слушает рассуждения Венц.
– Или у вас на этот счет другое мнение, Эф_Имер? – любопытствует ментор.
Я привычно пожимаю плечами.
– Да нет. Пожалуй, это довольно точная формулировка. Для той ситуации, когда человек обнаруживает, что идея, вокруг которой он строил всю свою жизнь, – полное барахло. Впрочем, в этой ситуации у него еще есть шанс утешиться довольно экзотичной идеей, что на самом деле никаких идей не существует… Но тогда возникает другая занятная ситуация: нечто несуществующее тем не менее умудряется влиять как на конкретных людей, так и на целые народы. И это уже тема для отдельной дискуссии. Согласны, ментор?
– С тем, что прямо сейчас вы не расскажете мне об идеях ничего нового? Согласна. И еще…
Она вдруг делает совершенно неожиданную вещь – на несколько секунд прикладывает тыльную сторону своей узкой ладони к моему лбу.
– У вас, Эф_Имер, ярко выраженный талант доверять только собственному мнению. Но на всякий случай я все же дам вам совет: отнеситесь серьезно к тому, что с вами сейчас происходит.
Неужели это настолько очевидно? А мне-то казалось, что я вполне достоверно отыгрываю Типичного Эф_Имера.
Собираюсь, изображаю ухмылочку и вопрошаю:
– Разве со мной происходит что-то, помимо занятия по истории культуры? А к вашему предмету я всегда отношусь предельно серьезно, можете поверить.
Мы с ментором еще какое-то время смотрим друг на друга. Я впервые замечаю маленький белый шрам под ее черным вороньим глазом. И то, что ее нижняя губа немного похожа шляпку гриба.
Наконец Павла Имберис демонстративно закатывает глаза, точь-в-точь как персонаж какой-нибудь архаичной комедии, отворачивается и идет слушать чьи-то еще дебаты.
Думаю, она коллекционирует самые смешные наши измышления и дома с удовольствием над ними хохочет.
– Не похоже, что мы получим много баллов за сегодняшнее задание, – хмыкает Венц.
А потом внезапно, безо всякого перехода спрашивает:
– Ты знаешь, что случилось с Ликсом?
– М-м-м?.. С Руром? Нет, а что?
Однажды Венц, возможно, станет жесткой интересной теткой вроде ментора Имберис. Но сегодня… вряд ли она догадается, что я вру.
Пусть даже я делаю это вяло и скучно.
– Он в эс-комплексе.
Дальше не рассказывает. Что ж, проявим любопытство.
– Простуда? Стрелок? Вывих извилины в попытках придумать смешную шутку?
Я прямо-таки слышу, как с острыми металлическими щелчками собирается вокруг нее морально-этический
