Панорама - Лилия Ассен
XII
Жоэль Лебра
Протяжно зазвонил тибетский колокол.
Вторая половина дня в школе Жана Нувеля была посвящена состоянию блаженства и нетрадиционной медицине. Несколько комнат были превращены в коконы и шары. “Расслабьтесь, и вы наполнитесь творческой энергией, – обещали цифровые экраны в пастельных тонах. – Научитесь лучше понимать себя. Настройтесь на позитивные мысли”. Школьников призывали “сфокусироваться на себе и следовать велениям своего тела”. Я смотрела, как одни дети медитируют, надев маски для сна, а другие не отрываясь смотрят на лампы для люминотерапии. В баре ученики с тридцатью и более баллами на карточке могли бесплатно выпить натурального сока из расчета одна порция в день. В шаре, не оснащенном звуковым оборудованием, который прозвали отдушиной, школьникам разрешалось кричать, выть, плакать. “Избавьтесь от негативных эмоций”, – призывала надпись.
– Милости просим к психам! – приветствовал меня бодрый голос. – Пойдемте со мной.
Жоэль, на вид примерно моей ровеснице, похоже, перевалило за пятьдесят, это была полноватая, рыжеволосая женщина с упругими кудряшками. Когда она улыбалась, на ее пухлых щеках появлялись очаровательные ямочки, придававшие лицу что-то ребяческое. На ней было красное платье и ожерелье из некрашеных деревянных шариков. Несмотря на добродушный вид, Жоэль отличалась предельным здравомыслием:
– У меня нигде не было столько работы, как в этой стране счастья.
Мы дошли до ее кабинета, также не оснащенного звуковым оборудованием и расположенного в самом конце западной части здания. Внутри стояли стол, два стула, большой вентилятор, и все. Подобный минимализм стал для меня неожиданностью, я скорее представляла себе что-то вроде кокона с ароматическими свечками, подушками и пушистыми одеялами. “Пространство психолога”, как сообщала табличка на двери, представляло собой маленькую комнатку без всяких украшений и излишеств.
– Чтобы мысли были ясными, глаза ни на чем не должны задерживаться, – объяснила она.
Я включила диктофон и попросила ее представиться.
– Жоэль Лебра, пятьдесят с мелочью, с целой кучей мелочи. На самом деле мне почти шестьдесят. Я психолог. Никогда не была замужем, это мой личный выбор. Но у меня есть дочь. Она замужем. За придурком. А вы замужем?
Эта реплика меня рассмешила. Я тоже никогда не понимала, почему сверстницы моей дочери так стремятся выйти замуж. Вдобавок в белом платье. Строить из себя непорочную деву, будучи феминисткой, – это само по себе казалось мне противоречием, не говоря уж о маркетинговом смысле церемонии, который состоял в том, чтобы превратиться в рекламную витрину и клон одновременно. Никто так не похож на невесту, как другая невеста. Я сама попалась на эту удочку, поскольку тогда мало что понимала. Но если бы могла вернуться назад, выбрала бы бежевое платье, ресторан с компанией друзей, улитки по-бургундски, пироги с грибами и сыром, предгрозовое солнце, взлетающие к небу шляпы, а на десерт – “Плавающие острова”. Мне безумно хотелось поговорить об этом с Жоэль Лебра, но у меня было не так много времени. Мы вернулись к расследованию.
– Можете рассказать мне о Мило? Описать его? Я видела его только на фотографии и представления не имею ни о его характере, ни о его особенностях…
Жоэль Лебра лукаво усмехнулась:
– Я-то могу. Но что именно вы хотите узнать? Что хотите услышать? То, что я думаю, или то, что нужно сказать?
– Как хотите. Я все равно не смогу проверить.
– Умно. Что ж, я выбираю первый вариант: я устала, условности меня утомляют. Могу вам сказать, что дети в Пакстоне безупречны, чудовищно безупречны. Нет ничего более преступного, чем безупречность – застывшая, совершенная, необратимая. Каждый день я вижу уверенных в себе школьников, которые смотрят на мир как на координатную сетку с абсолютно четкими линиями раздела между добром и злом. В их жизни нет места сомнению, неуверенности, неопределенности. Меня пугает их моральный ригоризм.
Жоэль встала и налила себе воды. Прежде чем сесть, спросила, не хочу ли я тоже пить.
– Я вам все это рассказываю, потому что Мило выбивался из общей массы. Вам, вероятно, рассказывали историю о птице, о противоречивом поступке, свидетельствующем о том, на какое сочувствие и на какую жестокость он способен. Если бы школа была шахматной доской, Мило не нашлось бы места ни на черных, ни на белых клетках. Он много времени проводил в лесу с отцом и чувствовал себя здесь несчастным, не таким, как все, можно сказать, вне игры. И он убегал. Стражи несколько раз его ловили: он шел один в сторону Сверчков. Его товарищи с настороженностью относились к его свободе. Они воспринимали ее как оскорбление. Когда он должен был убирать класс, они нарочно разливали напитки, размазывали ногами еду под столом, “чтобы он хорошенько осознал, что сделал”.
– У него были друзья?
– Нет, почти нет…
Жоэль, чуть помедлив, спохватилась:
– Впрочем, да. Но он рассердился бы на меня, если бы я рассказала.
– Если это поможет его разыскать…
Психолог на секунду задумалась и доверительным тоном поведала мне, что Мило изготовил себе подругу по имени Веревочка.
– Учительница подготовительного класса, заметив, что Мило на перемене разговаривает сам с собой и смеется, решила, что мальчик страдает душевным расстройством, и направила его ко мне. Тогда еще никто, кроме его родителей, не знал о существовании Веревочки. Она успокаивала его, он накручивал ее на руку, теребил, чтобы уснуть, а все остальное время прятал в кармане. Он делал ее из обувных шнурков, связанных между собой, и мог сплести когда угодно: достаточно было запастись новыми шнурками.
– Если я правильно понимаю, это что-то вроде… воображаемого друга?
– Совершенно верно. Ничего удивительного, в его возрасте это довольно распространенное явление. Уже несколько лет мои коллеги психологи отмечают, что дети все чаще стали прибегать к подобным символическим играм. Наверное, из-за потребности построить свою интимную сферу, свой собственный мир.
Жоэль достала из ящика стола ежедневник, в котором отмечала все встречи с Мило.
– И последнее. За три недели до исчезновения Мило перестал ходить на наши плановые сеансы. Я решила не сообщать об этом, чтобы у него не было неприятностей и он не потерял еще больше баллов, но вам я это говорю…
XIII
Пронизанный светом летний день подходил к концу. От зноя воздух наполнился крошечными оранжевыми частичками, а небо словно осело под тяжестью солнца. Кладбище находилось совсем рядом, за высокими воротами из кованого железа. На похороны Розы и Мигеля Нико надел белую рубашку, серые брюки с защипами у пояса и черные очки.
Мы дошли до пересохшей, потрескавшейся земляной дорожки. Светская церемония прощания у старого каштана еще не началась. Охранник преградил нам путь:
– Вы родственники?
– Мы из полиции, –
