Хроники 302 отдела: Эффект кукловода - Алексей Небоходов
– Особые указания есть? – спросил я, смирившись с предстоящим инструктажем.
– Нет, только стандартные, – голос прозвучал ровно и бесцветно. – Убедитесь, что она понимает своё положение, знает легенду и не совершит ошибок, способных привлечь внимание госбезопасности. Встречу назначьте на своё усмотрение, желательно в ближайшие дни.
Я равнодушно бросил трубку на рычаг, не заботясь об аккуратности. Такие звонки давно волновали не больше комариного писка в промозглой подворотне. Очередная миссия без интриги – подвести к краю чужую пешку и следить, чтобы та не сорвалась раньше времени. Обыденная рутина в мире, полностью подчинённом моей игре.
С ленцой достал блокнот, вывел сухо: «Юность». Название кафе вызвало краткий приступ презрения. Шумное, с облезлым фасадом, пахнущее подогретыми пирожками – идеальное место встречи с новоиспечённой секретаршей, которая ещё вчера держала смартфон, а сегодня впервые увидела советские рубли и треснутый стакан.
Таких отправляли регулярно – вежливых, пугливых, с глазами на мокром месте и надеждой на героизм. Все как одна верили, что участвуют в чём-то великом. Им – миссия, мне – процедура.
Я поднялся, подошёл к зеркалу и посмотрел на отражение. Холодный взгляд. Лицо привычное до скуки: строго очерченные скулы, светлые, пустые глаза, в которых не было ничего, кроме выверенного спокойствия и абсолютного порядка.
Открыл шкаф, рука скользнула по плотной шерсти костюмов – серых, тёмно-синих, графитовых. Выбрал тёмный в тонкую полоску, подчёркивающий фигуру, но не привлекающий внимания. Советская элегантность, доведённая до совершенства. Среди затрапезной московской публики я выглядел почти министром, но всё же своим.
Натянул пиджак, поправил лацканы, набросил узкий галстук – чуть ослабленный, как у привыкших командовать без помпы. Белоснежная рубашка завершала образ, манжеты застёгнуты строго, волосы аккуратно уложены. Едва уловимый аромат одеколона – последний штрих к совершенству, без следа ночи и её сущности.
Я был безупречен. Не ради одобрения окружающих – просто иначе не умел. Хищник, которому важно, чтобы шерсть лежала ровно, не выдавая мускулов.
Ключ повернулся в замке тихим щелчком, дверь мягко закрылась за спиной, отрезав от убежища, где порядок поддерживался без усилий. На лестничной площадке царила равнодушная тишина бетонных стен и чужих жизней за соседними дверями. Где-то на соседнем этаже плакал ребёнок – от каприза или страха. Я даже не взглянул в ту сторону.
На улице стоял типичный московский день – пасмурный, вязкий, безликий. Сырость въедалась в ткань, но я воспринимал её равнодушно, почти с отрешением. Ветер шевелил полы пиджака, и от этого возникало странное чувство, будто я оказался в старой кинохронике. Всё вокруг было на своих местах.
Прохожие спешили, не замечая меня, занятые личными делами, страхами и мелкими радостями. Я шёл мимо, словно по искусственным декорациям, невидимый, неинтересный, чужой.
Внутри царила глубокая тишина – не давящая, а стерильная, выверенная, словно само пространство отказалось от эмоций. Не было ни тревоги, ни предвкушения – лишь привычная сосредоточенность и ровная готовность действовать, говорить, приказывать, управлять. Моё лицо оставалось пустым, как ритуальная маска, скрывающая лишь абсолютный порядок.
Кафе «Юность» появилось за углом. Облезлое, с треснувшей краской и мутными окнами. Изнутри доносился смех, звон ложек и приглушённые разговоры. Место, где собирались студенты, старушки с авоськами и влюблённые, которым негде было укрыться.
Я ненадолго задержался у входа, поправил галстук и медленно выдохнул. Не от волнения – просто влажный воздух казался особенно густым: его вкус хотелось ощутить отчётливее. Затем шагнул внутрь, как хирург входит в операционную, заранее уверенный, что каждый предмет внутри уже подчинён его движениям.
Кафе встретило меня привычной атмосферой: душноватый воздух, смесь застоявшегося кофе с чем-то сладковатым и несвежим, редкие посетители, тихие разговоры, полустёртое меню. Официантка у стойки в форменном халатике погрузилась в собственные мысли и не заметила моего прихода.
Привычно прошёл к заранее выбранному столику в дальнем углу, скрытому тяжёлой бархатной портьерой от чужих взглядов. Усевшись на неудобный стул, откинулся назад, мгновенно сливаясь с общей неприметностью заведения.
Несколько минут прошло, прежде чем официантка, наконец, лениво обернулась и заметила нового гостя. Во взгляде её мелькнуло недовольство, будто я нарушил внутреннее спокойствие и привычную медитацию. Она неторопливо приблизилась, достала из кармана замызганный блокнот и с усталостью спросила:
– Чего будете?
– Чёрный кофе, без сахара, – коротко сказал я, не рассчитывая на качество или быстроту исполнения.
Официантка кивнула, будто получила тяжёлое поручение, и медленно побрела обратно к стойке, бросив на ходу:
– Сейчас сделают, подождите.
Настало время ожидания – привычного, почти приятного. В такие минуты особенно остро ощущал собственную невидимость и лёгкость, с которой растворялся среди ничего не подозревающих людей. Взглянул на часы: до встречи оставалось несколько минут.
Дверь кафе тихо скрипнула, и на пороге появилась женская фигура. Мой взгляд автоматически скользнул по ней, сознание машинально начало сопоставлять её с описанием клиентки. Но в следующую секунду мысли оборвались, и по телу прошла волна неестественного холода.
Девушка, стоявшая у входа, не просто была похожа – это была та самая жертва, которую я считал мёртвой. Та, чью жизнь лично оборвал в парке, напав сзади и затащив за скамейку, зажимая рот рукой и разрывая платье. Она пыталась кричать, плакала, дёргалась, умоляла меня остановиться, обещала забыть всё, если отпущу. Эти мольбы звучали почти по-детски – наивные и абсурдные в надежде пробудить человечность в том, кто давно перестал быть человеком.
Я спокойно сделал всё, что намеревался, возвращаясь к этому снова и снова, смакуя её беспомощность. После, когда тело девушки обмякло, а слёзы высохли на щеках, я сомкнул пальцы на её горле, внимательно наблюдая за угасанием её взгляда, где страх сменялся мольбой, а затем – пустотой. Воспоминание было слишком отчётливым, чтобы ошибиться.
Паника мгновенно охватила меня. Сердце застучало болезненно быстро, тело напряглось до дрожи, а мысли судорожно пытались понять, как такое возможно. Губы пересохли, пальцы сжались в кулаки с такой силой, что стало больно, и пришлось приложить все усилия, чтобы не выдать себя ни движением, ни взглядом. Лишь холодная внешняя маска, отработанная годами, удержала от бегства.
Девушка спокойно оглядела зал и уверенно направилась прямо ко мне. Её лицо не выражало ни узнавания, ни страха – лишь лёгкое любопытство человека, ищущего нужного собеседника в незнакомом месте. Я заставил себя успокоить дыхание и принять непринуждённую позу, скрывая внутреннюю бурю.
Остановившись у столика, она мягко улыбнулась и негромко сказала:
– Добрый день. Меня зовут
