Фантастика 2025-47 - Дмитрий Ясный
— Таких каких?
Чудо по имени Савелий замялось, румянец пополз со щек на шею и скулы:
— Ну, таких… Красивых таких… Пойдем, а?
Чудо окончательно смутилось, шумно засопело и принялось рывками чесать спутанные кудри. Почему-то не в затылке, а над правым ухом.
Я оглянулся, словно осматривал улицу, поймал напряженный взгляд Ли стоящего чуть позади нас, отрицательно шевельнул ладонью.
— А если я с товарищем своим пойду?
— С каким товарищем? — Савелий подозрительно огляделся, наткнулся взглядом на внимательно глядящего на него Ли, поскучнел, совсем как зять Исаака Самуиловича, даже плечи опустил. Строго поинтересовался у моего самурая:
— Ты свой товарищ? Пролетарий? — Ли его вопрос проигнорировал, смотря выжидающе на меня.
— Пролетарий он. С Пермской губернии, комяк. С немцами воевал. Контужен и как ты комиссован. Контузия у него с локализацией мозговой ткани.
— Она у него чего?
Савелий нахмурился, а я проклял свой язык.
— По здоровью негоден он, ясно? Припадки бывают, и слышит плохо — Ли опустил веки, давая знать, что услышал и помнит нашу договоренность на подобные случаи — с ним громко разговаривать надо.
— Ага, понятно. А ты чего, из образованных что ли? Или из «бывших»?
Глаза чуда нехорошо прищурились, черты лица отвердели, рука потянулась к правому карману. Револьвер у него там, что ли? Или граната? Маузер точно не поместится, великоват. Нет, маузера там нет, просто привычка осталась. Рука чуда замерла на полпути к карману, качнула кистью, растерянно похлопала по боку.
Я ответно прищурилась, сжав губы в тонкую полоску:
— Из образованных. На учительницу вот выучилась. В МВТУ. Что-то не так?
— Да не, это нормально. Что ты училка, то хорошо, сейчас грамотными все должны быть. Ликбезам — дорогу! Время такое и наше большевистское требование! Сама — то с Поволжья никак? Говор у тебя тамошний.
— Нет. С Томска я. Сибирячка. Так идем или нет?
— Ага, идем.
И мы пошли. Чудо, счастливое до ушей, впереди. Я, заинтересованный, посередине, Ли позади нас. Интересно все-таки, посмотреть на тех, кто создавал СССР, то государство, которое я уничтожил.
Мы прошли сквозь темную парадную здания, прошагали длинными коридорами мимо закрытых или распахнутых дверей, разнообразных плакатов, листов бумаги с неразборчивыми текстами на стенах, толпящихся, куда-то бегущих, спокойно курящих людей, завернули за угол и попали в длинное помещение, действительно с пятью большими окнами. Чудо по имени Савелий тут ждали. Гул голосов обхватил нас со всех сторон, смешиваясь с шумом отодвигаемых стульев, самодельных лавок, шарканьем подошв обуви разворачивающихся на встречу людей. Я шагнул за Савелием и замер, словно натолкнулся на стену. Рука невольно метнулась вниз, к угловатой надежности металла, а вторая совершенно бабьим движением прикрыла горло. Ли за спиной напрягся, почувствовав мое волнение. Я замер возле дверей, пытаясь разобраться, понять, что меня так сильно испугало. Или кто. Странно. Здесь нет никого с бездушным прищуром прицелившегося снайпера, никто не потирает руки и не тянет губы в глумливой улыбке в готовности выплюнуть короткую фразу: «Вот ты и попалась!». Здесь люди. Просто люди. Обычные молодые парни и девушки. Неуклюжие, неловкие, недоедавшие, ослабленные болезнями. Бояться их нелепо и глупо. Да, их много, но с оружием в руках я пройду это помещение насквозь и выйду обратно и тем не мене причина моего испуга именно они. Почему? Да потому что они… Они…
Они были разными. Высокими, низкими, худыми, одутловатыми, сутулыми, даже полными, хотя и с чего бы? Прокаленные солнцем и жаром мартенов до звона, румяные, бледные, с землистыми нездоровыми лицами. Абсолютно разные и все же похожие. Нет, взор их не горел, кулаки не сжимались в гневе, и никто не вздымал над головой руки, призывая куда-то идти, что-то строить или разрушать. Не было на них и однообразных знаков, единой формы. Но вот выражение их лиц и глаза…
Вот это у них было одинаковым. Монолитным, однородным. Цельным. И до жути напоминало овеществленный лозунг, призыв, клич, черт знает, что еще, лаконичный и неимоверно насыщенный энергией. Они просто сидели, стояли, плотно сбившись шумными кучками, переговаривались, курили чудовищную по убойности воздействия на нюх смесь табака с чем-то или чистую махру, беззастенчиво чесались. Поправляли замызганные воротники рубах, грызли семечки и плевали на пол, не забывая смущенно растереть плевок подошвой обуви. Пыльной, растоптанной, забывшей, что такое сапожная вакса. Но все это сверху, снаружи, а вот внутренняя их суть…
Честно признаться, именно она пугала меня своей непонятностью, не просчитываемостью. Если в своих анклавовцах или в людях восьмидесятых мне было ясно почти все — жажда власти и наживы, страх, жестокость, банальная приспособляемость, неожиданная честность и принципиальность считывалась мной на раз, то здесь… Здесь непонятно. Не туман, а свет. Обжигающий, слепящий. Там я точно знал, кого подкупить, запугать, обмануть или не трогать, обойдя как мину с проржавевшим взрывателем, а вот эти люди… Они меня пугали.
Они были для меня черным ящиком, вещью в себе, потому что я не понимал их и причин, что двигали ими. Не понимал, ловя откровенно похотливый или неприязненный взгляд. Не понимал, слыша глумливый шепоток сбоку и ощущая жуткую смесь мутных, неоформленных плотских желаний. Потому что ясно осознавал, что если будет надо, то этот похотливый брюнет или вон тот доморощенный жилистый юморист молча встанут и пойдут. Пойдут туда, где могут умереть, сдохнуть от голода, замерзнуть в снегу. И ничего не спросят при этом, и не попросят ничего. Просто потому что так надо. Не им, а туманным химерам по именам — светлое будущее, рабоче-крестьянское государство, партия, народ, будующее. И это пугало больше всего, ибо было настолько нелогичным, что не укладывалось в рамки, шаблоны, что услужливо подталкивало мне под руку напуганное вместе со мной сознание. Это было страшно, жутко и абсолютно неправильно для меня. Я не смог бы ими управлять, не смог повести за собой или чего-нибудь добиться. Мы были разными. На всех уровнях. Биологических, духовных, черт его знает каких еще, и мне уже не казалось нелепым и смешным выражением «пролетарское чутье».
Поэтому я забился в угол и старался не отсвечивать, проклиная себя за глупую самоуверенность, что привела меня сюда. Ли уловил мой страх и встал впереди, закрывая меня своей спиной. Принял удар на себя. И поток неприязни присутствующих сфокусировался на нем, лишь мелкими едкими каплями попадая на меня,
