Шутки Богов. Кнут и пряник - Хайдарали Мирзоевич Усманов
Она остановилась перед ними, позволив словам осесть в их умах.
– И да, – она слегка прищурилась, – дело, касающееся Андрея, для меня стало слишком личным. Настолько, что теперь я не собираюсь позволять вам действовать вслепую и позорить наш род.
Её голос обрушился как каменная плита:
– С этого момента – вы будете делать ровно то, что я скажу. Или же… мы обсудим, нужны ли вы семье Ло вообще.
В зале стало так тихо, что было слышно, как за окном шелестит ветер. А молодая княгиня Ло всё так же стояла перед ними, выпрямившись так сильно, будто её спину поддерживал позвоночник, а стальной клинок. Её слова были ровными, без дрожи, без лишней эмоции, но в каждом из них сквозил нажим, от которого старейшины невольно прятали взгляд. Она методично указывала на каждый их просчёт, словно по пунктам составляла приговор – от первого неловкого момента, когда они дали себя перехватить в словесной перепалке, до самой кульминации, превратившей переговоры в фарс.
– Из-за вас, – каждое слово звучало, как удар по холодному металлу, – семья Ло не просто потеряла лицо. Это было публично. На глазах у тех, кто всегда ждал момента, чтобы ткнуть нас в грязь.
Старейшины молчали, но в тишине был слышен хруст – кто-то слишком сильно сжал зубы. Внешне она оставалась той самой безупречной фигурой, которую никто не видел дрогнувшей. Но внутри… Внутри каждое её обличительное слово сопровождалось чуждыми, опасно личными мыслями.
“Он тогда смотрел прямо в глаза. Даже когда знал, что я вру, даже когда я ловила сама себя на полуслове, он держал этот взгляд, не моргнув. Ни один мужчина и никогда в жизни так не смотрел на меня. Глупо. Это всё глупо. Это не о нём – это о том, что он может дать. Это сила. Это власть, которая, попади она к Хваджон или Соль, изменит расклад сил в Империи.”
Но образы всё равно прорывались. Едва заметный запах трав, смешанный с запахом разгорячённых тел. Тепло дыхания, когда он был слишком близко. Резкая, почти дерзкая улыбка, которая в её памяти почему-то становилась чуть мягче, чем была в тот момент.
Она усилием воли возвращала себя в политический контекст, но мысли о той ночи возвращались, как сорвавшаяся с крючка рыба, вновь и вновь выскальзывая из логических сетей.
– Это дело для меня слишком личное. – Произнесла она уже вслух, глядя на старейшин так, чтобы никто не мог усомниться в её словах. – И именно поэтому я доведу его до конца. Не ради вашей чести. Ради всей нашей семьи.
И в этот момент ни один из них не мог понять – сказала ли она это про семью Ло… Или только про саму себя. Слова всё ещё лились. Холодные… Ровные… Даже обжигающие… Но внутри она уже не чувствовала этой ровности. Они подвели. Они не только сорвали переговоры, но и выставили семью Ло, и даже её саму, в весьма глупом свете. Публично. Перед семьёй Хваджон. Перед семьёй Соль. Перед ним… Андрей…
Но сейчас ей надо было думать о политике… О власти… О влиянии… Надо. Если сила, что он носит в себе, уйдёт в чужие руки – род Ло потеряет слишком многое. Даже род Хун может заинтересоваться им. Хун… и Соль… Этого нельзя допустить… Тот взгляд в темноте. Как он смотрел, когда думал, что она спит… Чёрт! Не об этом… Она должна видеть дальше. Рассчитывать. Он опасен? Да. Но и нужен. Если он встанет на её сторону, можно будет переиграть не только благородные семьи, вроде тех же Хваджон и Соль. Можно будет переиграть и княжеские семьи… А для этого теперь надо выстроить план, чтобы… Дыхание у него было таким глубоким… Медленным… Почти касалось её шеи… Стоп! Нет! Не сейчас! Нужно продолжать линию. Соль Хва слишком близка к нему. Они говорили так, будто… Будто старые союзники. Если дать этому развиться, семья Соль укрепит позиции в Империи, и тогда… Его руки, тяжёлые и сильные, будто держали её, даже когда он спал… Или делал вид, что спит… Проклятье! Сейчас это не должно иметь значения. Не должно. Всё это – инструмент. Ресурс. Шанс.
Но почему, когда она закрывает глаза, политика растворяется, а остаётся только… То самое мгновение, в котором было слишком много тишины и слишком мало власти.
Княгиня Ло продолжала говорить, и слова звучали уверенно, отточено… Но внутри всё разламывалось на отдельные куски.
– …и потому мы должны пересмотреть подход к подобным переговорам, чтобы впредь ни один представитель семьи Ло не допустил… – Её голос был твёрдым, но вдруг, как игла, сквозь него пробился образ.
Влажный шёлк на плечах. Холодный, но тёплый от его дыхания… Запах ночного ветра, смешанный с чем-то… металлическим.
– …такое неприемлемое поражение. Да, я понимаю, что ситуация сложная, однако вы забыли… – Слова будто идут сами, но она уже почти не слышит себя.
Тот взгляд, в полумраке, когда он обернулся. Ни тени почтения. Ни страха. Только этот наглый, обжигающий до дрожи интерес, как будто он видел её насквозь.
Она резко сжала подлокотник своего кресла, силой заставив себя вернуться к текущему моменту:
– …и теперь мы имеем публичное унижение, что крайне опасно для нашей репутации.
Его жаркий шёпот… Слишком близко к уху… Она даже тогда не поняла, сказал ли он это вслух или только в её голове. Слова тянулись, как раскалённая нить. И от них хотелось и отпрянуть, и… Остаться…
– Нам необходимо действовать жёстко. Если кто-то считает, что это личная месть… – она осеклась, понимая, что почти сказала лишнее.
На миг в голове вспыхнуло воспоминание о том, как он прошёл мимо, едва коснувшись её руки. Лёгкое, почти невесомое касание, но до сих пор оно жгло кожу, как ожог.
И снова – холодный свет зала, лица советников, тишина, в которой слышно только, как она дышит чуть быстрее, чем должна. Она знала, что всё это – слабость. Опасная, ядовитая слабость. Но с каждым разом воспоминания о той ночи всё настойчивее ломали ровную ткань её политических планов, путая, сливаясь с её жаждой победы.
Молодая княгиня с большим трудом оторвалась от собственных, уже почти обузданных воспоминаний, словно сбросила с себя наваждение. Её глаза вновь обрели холодную сталь, голос стал резким, отточенным, как клинок, и уже не оставлял места для сомнений.
